Шпион императора

Так чего этот-то в мозгу засел? Вот и с именем чего-то намудровал, спроста ли? Поначалу представлялся как пан Ежи, или Георг, Лобань-Рудковский (думали – поляк), а теперь всем известен как Юрий Андреевич Лобанов, не странно ли? Лобанов… Андрей Лобанов – может, дело в этом имени? Похоже, что-то оно ему напоминает. Давнее, из времен его молодости, когда он только начинал… Надобно дать наказ моим бездельникам, пусть старожилов поспрошают, пороются в старом приказном хламе, может чего и накопают. Хотя, если и нападут на след, сам-то парень тут явно ни при чем, его и на свете тогда не было. Однако некую связь могут нащупать, и это может нам пригодиться, тут все непросто: по-нашему, к примеру, чешет как свой, значит сызмальства обучен. А вот обличьем – не наш. Манеры, обхождение, одно слово – кавалер, сиречь петел ряженый! Ладно, мои-то людишки докопаются, что он за птица и для чего привезен, а пока за ним глаз да глаз нужен. Ведь не сообрази он приставить к нему своего Хасана – не сносить бы этому пану Ежи головы… зато теперь господин австрийский посол, не знает, как его – Андрюху Щелкалова – и благодарить за спасение своего любимца. Вот, опять же, вопрос: откуда такая привязанность? Положим, юноша пригож, сметлив, умеет к себе расположить (это говорят все), но для такой старой, видавшей виды лисы, как граф Варкаш, это не резон. Нутром чую, он сего петла для чего-то важного уготовляет. С целью пасет. И понять его можно, пользу этот красавчик пан может принесть большую. Кстати, не только послу. Хм, а что? Недурная мысль… сей новоявленный шиш даже не заметит, как станет и на нашу мельницу водицы подливать.

Обрадованный зародившимся в голове хитроумным планом, Щелкалов выбрался из высокого, обложенного мягкими подушками кресла, в котором отдыхал после обильного, утомившего его обеда, и заходил по жарко натопленному покою, рассеянно утирая платком выступившую на лбу испарину. И действовать тут придется тонко, с выдумкой, одним Хасаном уже не обойтись. Необходимо найти персону, которая могла бы не просто поближе подобраться, а в самую душу заползти… и делать это надобно поскорее, пока наш герой еще в том трактире, побитый, отлеживается. Ну, думай, Андрюха, думай! Дьяк досадливо крякнул и с силой хлопнул себя по лбу, словно пытаясь вытрясти застрявшую в памяти подсказку. Кого бы ему подсунуть… знает-то парень многих, со всеми, вроде, хорош, да хоть с теми же сынами Вельяминова… они же и спасать его помогали, вместе с Хасаном в трактир пристроили и по сей день навещают, только много ли с них проку, с дуроломов? Тут ведь ум нужен, хитрость, подход… Щелкалов тяжело вздохнул, снова постучал себя по голове, все еще надеясь пробудить память, потоптался возле пышущей жаром печи и вдруг замер, ошеломленный внезапно пришедшим на ум решением. Оно было смелым, зато если удастся… Эх, была не была! В конце концов, не для себя ведь стараюсь – дело есть дело.

Оживившись, он быстро подошел к накрытому возле его любимого кресла столику с закусью и напитками, дабы и на досуге было чем подкрепиться и, выбрав бокал повместительнее, налил себе мальвазии. Теперь он знал, откуда следует выудить нужную персону. Он не спеша опорожнил бокал, смакуя каждый глоток, походил еще немного, обдумывая детали, и вдруг вспомнил о Хасане. Да где же этот чертов сын шляется? Ведь велел быть ему еще до обеда. Распустился, собака, отродье татарское! И ничего не поделаешь – цену себе знает. Умен, поганец, изворотлив, да и положиться на него можно… если и не из верности, то, опять же, от ума понимает, что без него – Щелкалова – головы ему не сносить. Мало ли за басурманом проказ? Собственно, Хасан басурманом не был, поелику давно принял святое Крещение, при коем был наречен Петром; но прозвища остались – Хасан и Басурман. Когда же хотели выказать ему уважение, которое он умел внушить к себе, то обращались почтительно: Петр Хасаныч, или просто Хасаныч. Хотя кто был его отцом и как его звали, никто не знал, но что, скорее всего, басурман поганый, это точно, достаточно на рожу поглядеть. О матери его тоже мало что было известно. Рассказывали, будто летом, лет тридцать тому назад, появилась на Москве молоденькая татарка, очень красивая, к тому же на сносях. Месяца не проходила, питаясь подаянием, потом забрела на чье-то подворье и там разродилась мальчишкой, после чего, промаявшись пару недель, истаяла и померла. Слава Господу, нашлись сердобольные люди, успели окрестить перед смертью. Тогда же был крещен и новорожденный. В то лето об этом посудачили, всласть пошушукались, подозревая некую тайну, а потом все забылось…

В сердцах Щелкалов мог обругать своего Хасана последними словами, однако ж ценил его высоко, даже по-своему был к нему привязан и, когда бывал им доволен, ласково называл Петрухой. Но сегодня он был зол на своего любимого агента. Вот так всегда – чем больше он нужен, тем дольше приходится дожидаться подлеца!