Шпион императора

День был погожий, морозный, с пьянящим студеной свежестью воздухом. По-зимнему низкое солнце, слегка подернутое дымкой, не грело, но зато веселило душу, окрашивая сугробы и все вокруг в теплые, розоватые тона. Сегодня Москва казалась ему нарядной, приветливой – даже обычно мрачноватые и настороженные московиты повеселели. Люди высыпали на улицу погулять, посудачить, поделиться слухами, а заодно и отвести душу в шинках. Но ему и это нравилось, хотя конечно… лучше бы отводили душу иным манером. В воскресный день люди толклись и гомонили возле лавок, радуясь и праздничному дню, и возможности поглазеть, послушать и посплетничать всласть. Юрий тоже глазел и слушал, упиваясь родной речью, – Московия все так же манила его, будя фантазию и любопытство. Ему хотелось знать об этой стране все, а еще больше понять ее народ; оттого и полюбились ему эти одинокие прогулки по городу, ибо где же еще лучше всего это сделать, как не на улицах, в шинках или на базарах? Особенно нравилось ему бродить по Китай-Городу, который смело можно было назвать деловым центром Москвы. Здесь располагался Земский приказ, Печатный двор, Посольский двор, Мытный двор, Гостиный двор, торговые ряды и Таможня. К сожалению, были еще и тюрьмы, и застенок у Кремлевской стены, и Лобное место, которое Юрий старался обходить стороной. А еще была Красная площадь – сердце Москвы – как Юрий ее называл, хотя… может сердцем ее остается все же Кремль? Посоветоваться было не с кем, и Юрий объединил их для себя в одно целое. Как бы то ни было, но Китай-город действительно являлся средоточием государственной жизни Московии, а потому жизнь здесь била ключом. Вот и сегодня, вопреки церковному запрету торговать по воскресным дням, все лавки не только были открыты, но торговля шла еще оживленнее: купцы, стоя в дверях, громко зазывали покупателей и, не стесняясь, перекидывались охальными шуточками с посадскими женками, вышедшими погулять и развлечься. Похоже, нравы среди посадских куда вольготнее, чем в боярских семействах, подумал Юрий, с улыбкой наблюдая за происходящим, – вон и девицы разгуливают свободно, причем явно из состоятельных. Слава Богу, хоть эти не заперты по теремам, словно рабыни…

Он шел не торопясь, с интересом поглядывал по сторонам, одновременно чутко прислушиваясь к звучащей вокруг речи, и радовался, наслаждаясь каждым звуком, каждым словечком. Господи, как дивно все сошлось! Еще полгода назад он мог слышать родную речь лишь у себя в Рудкове да в домах немногих друзей – из тех, что еще не совсем ополячились, а тут… истинное раздолье для слуха! Из распахнутой двери трактира, обдавая теплыми клубами пара и вкусным запахом щей, вывалилось целое кодло галдящих подвыпивших мужиков – один из них, низкорослый и корявый, одним словом, плюгавец, всех задирал, сквернословил, а потом вдруг затянул плаксивым голосом: «ох, и шелудяк ты, Степка… ох, шелудяк…». Юрий улыбнулся и решил, что надо будет запомнить и поделиться забавным словечком с графом, тот будет в восторге.

Хотя его конь последнее время и застоялся в посольской конюшне, он предпочитал вот такие пешие прогулки. То-то татусь порадуется, когда услышит, каким московитом он стал. Ах, отец… как жаль, что тебя нет рядом! Интересно, что бы ты сказал о нынешней Москве? Многое ли изменилось? Надо думать, многое, после того ведьмака-сыроядца…

Юрий задумался, пытаясь представить себе ту прежнюю, страшную Москву времен царя Иоанна, о которой иногда, нехотя, рассказывала ему матушка. Она предпочитала вспоминать Москву другую, красочную, веселую, Москву ее детства, и самое удивительное, что это не было вымыслом, поелику обе существовали одновременно. Да и что такое время? Его старый учитель полагал, что времени не существует, ибо прошлое и настоящее суть единое целое. Мудрено, конечно, но Юсупыч знал, что говорил…

Уйдя в свои мысли, он шел, ничего не замечая ни вокруг, ни под ногами, а потому, поскользнувшись на какой-то дряни, не удержал равновесия и налетел на румяную молодую женку в цветастом убрусе. Молодуха тут же разъярилась, усмотрев в этом явное охальство, и визгливо накинулась на бесстыдника – посадские женки умели за себя постоять.

– Ты куды прешь, куды прешь, петел заморский?! Зенки-то протри, я тебе не столб, штоб за меня хвататься! Засранец…

Юрий попятился и, прижав руку к сердцу, обезоруживающе улыбнулся.

– Прости, красавица, не хотел тебя обидеть! Прости…

Это подействовало. Молодуха разом угомонилась, даже закраснелась и посмотрела на Юрия уже с любопытством.

– Ты гляди, по-нашему-то как чешет! – восхитилась она, стрельнув глазами, но тут же, глянув на его немецкое платье, посуровела. – Уж коли говорить обучен, так и одевался бы по-людски, а то шляешься тут в перьях, аки скоморох! – и добавила с сожалением: – Эк тебя угораздило нехристем уродиться…

Юрий засмеялся, а женка, негодующе поджав губы, двинулась дальше, но потом все же обернулась, пожалев пригожего нехристя.

– Чё без толку по улицам шастаешь? Пошел бы божьего человека послушал!

Юрий, заинтересовавшись, поспешил следом.