– Неисповедимы пути Господни… – загадочно изрек Хасан и, глянув на Образ в углу каморы, благочестиво склонил голову. – Иной раз и такой ничтожный червь, как твой покорный слуга, может сгодиться, а то и стать орудием в Руце Божией – к Его вящей Славе и твоему благоденствию!
Юрий хотел было рассердиться, но вдруг передумал и уже с любопытством посмотрел на Хасана.
– Я, конечно, понимаю, что ближний дьяк Посольского приказа не потерпит у себя на службе нехристя. Но тогда почему именуешь себя Хасаном?
– Ошибаешься, у нас в приказе, коли человек полезен, то и басурмана не отринут. Мало ли на Москве разных иноверцев, аж до самого «верху» службу несут? Я же давно не басурман и в Святом Крещении наречен Петром. Хасан, это так, прозвище… по отцу кличут – Петр Хасаныч. А уж ты, пан, зови, как тебе на слух ляжет – что запомнить проще.
– Может, Хасаныч? – предложил Юрий, задумчиво разглядывая татарина. – Так тебе больше подходит.
– Можно и так. – Хасан легко поднялся с коврика, на котором сидел, и, неся в руках полную до краев пиалу с подозрительно ароматной жидкостью, подошел к постели Юрия.
– Выпей, господин! И пусть здоровье твое и душевный покой будут полными, как и сия чаша целительного нектара.
– Ах ты, змий витиеватый! Подобрался таки… к черту твои зелья! Больше ничего пить не стану. Принеси мою одежду и дай мне уйти, тогда, на радостях, хоть ведро вылакаю. А сейчас проваливай… и подальше!
– Зачем ведро? Так и окочуриться недолго! – усмехнулся Хасан.
Поставив пиалу на столик возле постели, он сел рядом и, ловко поджав ноги, застыл в позе терпеливого ожидания. Немного погодя, когда Юрий сердито завозился в подушках, Хасан, чуть покосившись в его сторону, спокойно заметил:
– Пить захочешь, сам возьмешь…
– Вот-вот, хоть раз правду сказал! Сам возьму, коли захочу! Тебе-то чего рядом торчать? Ступай, прогуляйся, я подремлю чуток…
– Не могу, боярин! А вдруг чужой кто забредет, покуда ты дремать станешь? Да – паси Бог – лихое с тобой, немощным, учинит. Как я тогда пред хозяином оправдаюсь?
– Ну, навязались на мою голову, стражи окаянные! – Юрий даже плюнул в сердцах. – Сиди, черт с тобой! Хоть окаменей на своем коврике, идолище поганое… – и, повернувшись к нему спиной, Юрий сделал вид, что засыпает. Он был уверен, что теперь ему долго не заснуть, слишком велико было раздражение, но – как ни странно – заснул…и теперь видел сон, от которого просыпаться ему совсем не хотелось. Правильнее сказать, слышал, ибо глаза он открывать не хотел, уверенный, что снова увидит рядом опостылевшего Хасана. Поэтому он только слушал, наслаждаясь удивительной музыкой пригрезившегося ему голоса… во сне, где-то совсем рядом, тихо переговаривались несколько человек, среди них опять же Хасан (что б ему! – даже в сон залезть умудрился), какой-то причитающий женский голос, и тот другой – столь удивительный, что его хотелось слушать, как пение сирен. Надо бы глянуть, хороша ли сирена, подумал он сквозь дрему и тут же насторожился, услышав шаги. Они были очень легкие и очень решительные, но ведь сирены не ходят! Хотя на то и сон, где все возможно… шаги приблизились, остановились. Потом на лоб ему легла маленькая, теплая рука и повеяло ароматом роз… почти уверенный, что сейчас проснется, Юрий, все же крепко ухватился за эту руку и открыл глаза. …Лицо, склонившееся над ним, было таким прекрасным, что он просто обмер, не понимая, что с ним творится и откуда здесь эта красавица. Но что это не сон, он уже догадался – сирены не носят расшитые серебром и жемчугом летники и не убирают косы девичьим венчиком. Да и Хасан, вдруг возникший за спиной девицы, выглядел слишком уж настоящим, так же, как и маячившая неподалеку пышнотелая, приземистая женщина в цветастом убрусе поверх замысловатого головного убора. Чем-то взволнованная, она смотрела на него с опаской и, пытаясь привлечь к себе внимание девицы, нелепо взмахивала руками, точно несушка над яйцами. А вот и дуэнья, или как их тут называют – «мамка», подумал Юрий… Но кто же они, откуда и зачем тут?
Словно угадав его мысли, боярышня улыбнулась и пальчиком указала на Хасана:
– Вот он пусть тебе все и объяснит, ясновельможный пан! Его ты, как-никак, знаешь… – она чуть отступила, осторожно пытаясь отнять свою руку, но он сжал ее еще крепче, боясь потерять. Она засмеялась: – Буде тебе! Не цепляйся, как маленький, я не сбегу.
Юрий покраснел и неохотно разжал руку.
– Прости, прекрасная госпожа! То я не с умыслом себе позволил… от сонной одури не разобрался. – Он глянул на Хасана и, притворяясь недовольным, нахмурился: – Чего тут у тебя приключилось, говори! Отчего полна горница людей?
– Людей не вижу, господин! – дерзко ответил татарин, покосившись на женщин. – То боярин Вельяминов, Петр Афанасьич, гостинцев тебе прислал, да справиться о здоровье велел. А за отсутствием сынов, кои нынче вне дома пребывают, заботу сию дщери своей поручил. Боле ничего не приключилось…
Юрий, почти онемевший от негодования, не верил своим ушам – нет, но каков наглец?!