Шпион императора

Катя вошла, стараясь держаться степенно, поклонилась образам, потом отцу, пожелав ему доброго здравия, и, не выдержав, метнула в него пытливо-любопытный взгляд.

– Не случилось ли худого, батюшка? Вижу, не спали, не ели, аж с лица спали, уж не я ли, горемычная, прогневила вас?

Вельяминов внимательно оглядел дочь, то ли оценивая, то ли дивясь. Золотистые косы, стройный, высокий стан, светлое личико с чуть раскосыми зелеными глазами и удивительный рот – нежный и волевой одновременно… Что ж, верно говорят – недурна девка! – удовлетворенно вздохнул Петр Афанасьевич. Токмо тощевата малость…

– Косы-то чего не убрала, али некому? Небось, опять все второпях, да как попало! И за чем только эта дура Федотовна смотрит? Совсем из ума выжила, старая! А вырядилась с чего? Снова дома не сидится? Ну, да ладно… не до того мне нынче. Потом разберемся, как ты отцовские наказы блюдешь… косы и те толком не заплести – сраму не имаш – простоволосой пред родителем являться!

– Нешто не к лицу? – удивилась Катя, тряхнув головой, и волосы, небрежно схваченные у затылка полуразвязавшейся лентой, золотым плащом легли ей на спину. – Аль ни лепо? – спросила она лукаво и, подойдя к отцу, поцеловала у него руку, явно пропустив мимо ушей и выговор, и обещание разобраться. – Благословите, батюшка. И не хмурьтесь так… я для вас принарядилась – порадовать хотела! Чую, что-то вас гложет… может поделитесь со мной, скудоумной?

– Ох, Катька! – Вельяминов не выдержал, улыбнулся. – Так уж и быть, садись! Сюда, поближе… – указал он, усаживаясь и сам на широкую, покрытую яркими подушками скамью. – Правильно учуяла, дочка, гложет меня тревога, и не малая. А потому будем с тобой совет держать, тем паче тебя дело сие более всех касается. А виновата сама! – он постарался придать голосу гневные нотки. – Ибо дерзостью, своеволием и непотребством так себя ославила, что и врагу не под силу… после такого, кому ж как не тебе сие непотребство предлагать?

– Молвите, не таясь, отец! – нетерпеливо дернула плечом Катя. – Пугаться не стану – вы меня знаете. Говорите…

– …теперь ты все знаешь, дочка! – со вздохом закончил свой рассказ Вельяминов. – Как видишь, дело смутное, двуликое… тут у каждого свой тайный интерес, и всей правды нам с тобой вряд ли кто поведает. Может, оно и к лучшему, чем меньше знаешь, тем больше проживешь…

Катя, слушавшая отца очень внимательно, опустив глаза и сжав на коленях руки, обернулась, насмешливо вскинув брови:

– Неужто до сей поры в Посольском приказе правду, прямо как на духу, выкладывали? Мыслю, заведись там подобные правдолюбы, мигом бы покончили и с тайнами вашими, и с самим приказом. Одна труха, как после мышей, осталась бы.

– Оно конечно, – согласился Петр Афанасьевич. – Верно мыслишь, такое уж наше дело… эх, была бы ты парнем, я бы ничего не сказал, может, даже за честь посчитал! Заодно постарался бы и свой интерес соблюсти, а так…

Он вздохнул и горестно покачал головой.

– А так – чего?! Ну, договаривайте… – Катя гневно топнула сапожком. – Да по уму и характеру я, может, десяти мужиков стою. Поглядите-ка на своих сынков, чем не бабы? Вот кого в терема запереть. Пусть бы там бока отлёживали, сплетничали да объедались, а я никогда с тем не смирюсь! Никогда… поэтому с радостью послужу вам, хоть шпигуном, хоть уличной плясуньей!

Вельяминов хотел было возмутиться, хотя бы для порядка, столь дерзновенными и неприличными речами дочери – пригрозить, пошуметь, – но тут же, поняв всю никчемность и несвоевременность подобного желания, только безнадежно махнул рукой. Истинно про нее говорят – бес, а не девка! Стыдно даже себе признаться, но ему ли с ней тягаться? Да и то сказать – на все воля Божья… зачем-то же оделил ее Господь такими свойствами?

Катя ждала, сочувственно наблюдая за отцом, и когда он немного виновато глянул на нее, ласково улыбнулась.

– Не горюйте, батюшка! Мало вам своих забот… пошто из-за меня так убиваетесь? Я себя в обиду не дам, глупостей не натворю, ибо главное в сей интриге мне понятно. Ну, а ежели чего и не поняла, так будьте покойны – докопаюсь, выведаю, да еще и великое удовольствие получу. Я и мечтать о таком приключении не смела!

– Вот она, первая твоя дурость! – Вельяминов даже руками всплеснул. – Дело сие отнюдь не приключение! Один Господь ведает, к чему оно приведет, а ты…

– А я просто сболтнула… для красного словца, простите! – Катя взяла его руку и почтительно поднесла к губам. – Я не дура, понимаю, что не на посиделки собираюсь. Вы мне лучше вот что скажите, когда к сему делу приступать-то надобно?

– Да хоть сей же час! Пока наш пан еще на том постоялом дворе отлеживается, а забрать его могут в любой день.

– Значит, теперь же и начнем! – Катя решительно поднялась, второпях уронив со скамьи подушку и, даже не заметив, поспешила к двери, но вдруг запнулась на ходу и, быстро вернувшись, попросила:

– Благословите, батюшка!

Петр Афанасьевич поднялся, истово, от души благословил дочь и, не удержавшись, крепко обнял, хотя и понимал, что следует быть сдержаннее и отцовской слабины не являть.