Шпион императора

– Можешь забирать хоть все! А челобитные потом на подпись принесешь.

– Вот и договорились… – Щелкалов осторожно положил столбец и удовлетворенно потер руки, предвкушая работу. – Однако ж прежде нам с тобою еще кой-чего обсудать бы надобно.

– К спеху, что ли? – досадливо скривился Борис. – Отложить нельзя? Говорю же, неможется мне нынче… аж глаза застилает!

– Суди сам… да я коротко! С Михайлой Битяговским как нам быть?

– А что с Битяговским? – не понял Борис. – Случилось чего с ним?

– С ним-то ничего, а вот в Угличе многое случиться может! Неужто запамятовал? Ты же сам хотел в Углич его назначить, дабы за Нагими надзирать. А уж теперь, как поползли те слухи паскудные, мыслю, то в самый раз будет, и медлить не стоит.

– А, ты об этом… думал я, думал… и ты прав, медлить не стоит. Пошлем Михайлу Битяговского в Углич, главным дьяком, пусть будет там моим оком, моими ушами и моею рукой. Вызови его на завтра ко мне, я с ним потолкую. Ну, все, али еще чего припас?

– Кабы ж моя воля… – Щелкалов только развел руками. – Так ведь крымцы покою не дают! Вот снова…

– Нет, только не это, уволь! – запротестовал Борис и, точно защищаясь, выставил перед собой ладони. – Крымцы подождут, все одно нового не скажешь. А я дух перевесть хочу…

– Тогда боле не стану тебе докучать! Вот только отберу нужные бумаги, дабы сразу у себя в приказе с ними разобраться… за остальными пришлю. Ты же пока пораскинь тут умом – как сих гнуснецов прижать… хвосты им потуже закрутить. Ну, будь здрав и покоен, Борис Федорович, коли разрешишь, пойду я…

Дьяк, покряхтывая, начал было выбираться из кресла, но вдруг, будто только что вспомнив, снова тяжело осел, сокрушенно покачивая головой.

– Прости, совсем из головы вон, чуток не запамятовал! Припас я тут историйку занятную, тебе поведать хотел. Ничего важного, так… сказка одна, малость потешить вознамерился. Сказка сия давняя, и тебя лишь краем касается – иное дело, твоего дядюшку, боярина Дмитрия Ивановича, знаменитого постельничего царя, Иоанна… ежели не надоел еще – с охотою расскажу.

Щелкалов и сам не ожидал, что рассказ его о давней истории спасения сотника Лобанова и государевой крестницы Насти, вызовет такой интерес у правителя. Борис, повеселевший и явно забывший о своем недомогании, заставлял его повторять рассказ снова и снова, выпытывал подробности, коих дьяк и знать-то не мог; а потому, совсем умаявшись и запутавшись в мелочах, он, наконец, замолчал, жестами показывая, что уж и языком ворочать не в силах.

Годунов, довольный столь дивным путешествием в прошлое, посмеялся, потом, видно решив проявить любезность, встал, подошел к столику с напитками, налил стакан воды и подал дьяку, ободряюще похлопав его по плечу.

– Вишь, как угодил ты мне нынче, Андрей, сам готов служить тебе. Прости, заговорил я тебя, понимаю, да только сам виноват… это ж надо, етакую сказку раскопать! И как тебе сие удалось?

– Людишки мои постарались, – скромно ответил дьяк, втайне гордясь собой. – По моему велению, конечно.

– А тебе с чего вдруг в голову стукнуло докапываться до прошлого родителей какого-то австрийского шиша? Небось, по привычке?

– И то. Чем больше знаешь… – Щелкалов лукаво усмехнулся. – Ну, а ежели, по правде, то что-то в имени сего шиша показалось мне знакомым, аж по тем еще, давним временам. Отец мой, царствие ему небесное, в те годы при дьяке Висковатом помощником состоял, ну а я при отце уже вовсю над бумагами корпел, отцу же моему много чего ведомо было – Висковатый ему доверял. Возможно, отец проговорился, а может, слухи в приказе поползли, что, мол, у некоего стрелецкого сотника – Андрюхи Лобанова – дядька крыжак объявился. И не просто дядька, а еще и граф, фон Беверен, – он тогда на Москве послом сидел. Одним словом, слух пошел, шила-то в мешке не утаишь… и у нас, у молодых подъячих, от любопытства аж глаза на лоб лезли. Потом, понятное дело, забылось, быльем поросло, а вот теперь всплыло… Лобанов, по батюшке Андреич, засел он у меня в голове, мне и любопытно стало, дай, думаю, проверю.

– Молодец, что не поленился! Да-а-а… дивная история…

Годунов улыбнулся и умолк, о чем-то задумавшись. Щелкалов тоже молчал, размышляя, правильно ли поступил, вытащив на свет Божий ту старую сказку. Но тут же решил, что если навару и не будет, то и худого ждать не стоит. Он покосился на Годунова и внутренне усмехнулся. Ишь, как Бориска-то размяк! Даже ликом посветлел… что ж, история и впрямь дивная, а кто сказок не любит? Он повертел в руках пустой стакан и подумал, что сейчас охотнее выпил бы стакан легкого рейнского вина, так куда там! Годунов аки чумы боится винопития – сам, гусь этакий, не пьет и другим воли не дает. Может, опять же лицедействует, лицо держит – я, мол, не такой, как все вы, до сей пагубной привычки не опускаюсь. Ха, ему ли, Ближнему дьяку, не знать, что и правителю иной раз случалось перебрать. Хотя, конечно, редко, кто ж спорит?

– Чего маешься, Андрей Яковлевич? – подал голос Борис, заметив его терзания. – Коли не угодил я тебе, ступай, налей себе сам, по вкусу… и то верно, после такого рассказа не грех и выпить!