Шпион, которого я убила

Ева смотрит на собаку. Болонка начинает мелко трястись. На ее странной морде топорщатся остатки усов, легкий пушок на лбу, висячие уши облысели меньше всего. Почему-то она виновато отводит голову и прячет глаза. Смотреть на это невыносимо.

— Ты и на собаку-то не похожа! — Ева осторожно берет болонку двумя руками под живот и поднимает, разглядывая. — Что я скажу детям? Они хотели мохнатого ласкового спаниеля, а я принесу вот это? Ты больше всего похожа на беременную гусеницу! Ладно. Полезай. Попробую сдать тебя в питомник. — Ева прижимает к себе собачонку одной рукой, а другой расстегивает «молнию» куртки.

Болонка дернулась, стараясь лизнуть ее в лицо, и вдруг слегка обмочилась.

Отставив руку с собакой подальше, Ева дождалась, когда с нее перестало капать, и грустно заметила:

— По крайней мере, теперь я вижу, что ты точно не кафар.

35. Учительница

В метро болонка начала активно копошиться и копошилась минуты три. Ева не рискнула ее доставать для полного обозрения, просто прижала к себе сквозь куртку рукой. Болонка затихла и больше не мешала ей дремать. У дома Милены Ева выпустила болонку на газон, предлагая размяться, но собачонка испуганно жалась к ногам все время, пока Ева говорила по телефону. Осокина удалось найти только после третьего звонка на мобильный. Его не было ни в Службе, ни дома.

— Выясни, кого могут разыскивать власти Канады по Интерполу. Но сначала запиши и проверь информацию на имя — Милена Москвина, тридцатого или тридцать первого года рождения, в архиве были расхождения на этот счет. Если выйдешь на закрытую информацию, обратись к Зое Федан — аналитический отдел информационного центра. Скажи, чтобы она помогла с поисками, если хочет, чтобы я выполнила свое обещание.

— Ева Николаевна, — замялся Осокин. — Мне приказано с вами больше не работать. Я отозван и послезавтра уезжаю в срочную командировку. И еще схлопотал выговор за непотребное поведение, — вздохнул он.

— До послезавтра уйма времени. Осокин, сделай то, что я прошу.

— Но, Ева Николаевна…

— Если боишься светиться на рабочем месте, езжай ко мне в квартиру, Далила уже должна вернуться, включай мой компьютер и делай, что я сказала.

Времени — в обрез.

— Да я и не уходил, вот, только что встал, — виновато бормочет Осокин.

— Принял душ. Вот, позвонил, на свою голову, на работу. А мне — отзыв и выговор.

— Отлично. Иди в мою комнату и приступай. Я позвоню через полчаса.

— Ева Николаевна, вас ищет полковник Кошмар, он просил, если вы проявитесь, чтобы не отключали свой мобильник.

— Через полчаса.

Раздвигая ногами валяющиеся на полу обрывки писем, старых газет, ломкие засушенные цветы, давно утратившие даже намек на свой живой облик, Ева прошлась по разоренной комнате Милены. Дверь в квартиру ей открыл странный мужичонка, явно нуждающийся в срочном лечении, на которое Ева по его просьбе выдала две десятки и пообещала десять минут постеречь квартиру, а то он потерял ключи.

Куда делась Милена, он не знал. Делать было нечего, если уж где и проводить обыск, так это удобнее всего в разоренной комнате, потому что можно действовать неаккуратно и потом за собой не убирать. Сняв куртку и выпустив на свободу лысую болонку, Ева принялась за дело с угла у окна. Некоторые конверты хрустели в ее руках и рассыпались, многие письма в них были на французском, от поздравительных открыток с розовощекими рождественскими младенцами или парафиновыми розами скоро стало подташнивать. Заболела голова. Ева даже обрадовалась шаркающим шагам в коридоре.

— Надежда! — крикнула Милена. — Вылезай из моей комнаты, пойдем пить чай, я тебе чтой-то расскажу! Ева пошла на кухню.

— Это я, — сказала она, прислонившись к притолоке у двери.

— А я пришла с собрания жильцов нашего подъезда. Представляете, в жизни не была на таких мероприятиях, а тут вдруг подумала… Сахару нет, — объявила она, осмотрев свой шкафчик. — Ненормальный алкоголик. Мне всегда казалось, что алкоголики не любят сладкое, а этот кладет по четыре ложки в чашку! Да, что я говорила?

— Вы вдруг подумали.

— Да! Я подумала, почему бы не повеселиться и не объявить членам нашего жилищного кооператива о своей скорой кончине и полном отсутствии родственников.

— Зачем? — опешила Ева.

— Я же говорю, чтобы повеселиться! Сначала, понятно, они меня уверяли, что я буду жить еще долго, приглашали в ЖЭК на кружок вязания, а потом, как я и ожидала, разговор сам собой перешел в нужное русло. У меня ведь комната — тридцать три метра, окна эркером! И стали они сначала потихоньку, стесняясь, потом громче и яростней доказывать свои права на мою жилплощадь нашему председателю домкома.

— Повеселились? — улыбнулась Ева.

— Отменно. Собственно, мне и надо было всего ничего — доказать самой себе, что народ не меняется. Вот я пришла в жизнь, уйду из нее, а жизнь ничего и не заметит.

— Почему же вы думаете, что скоро умрете?

— Милочка, это банально. Для того, кто понимает, — банально. От меня ушел мой ангел-хранитель, это раз. Приходила смерть собственной персоной, это два!

— А, ну да, — кивнула Ева. — От вас ушла душа, и тут же пришла Марго.