Шпион, которого я убила

Ужас! Я ведь страшно боюсь, когда здесь одна, я просто не переношу одиночества в темноте, я…

— Идите за мной, — беспрекословно потребовал помреж, скользнул безразличным взглядом по покачивающемуся на стойке тюку и, не дожидаясь, пока Надежда закроет рот, пошел к стойкам в гардеробной. Надежда двинулась за ним сомнамбулой, не чувствуя своих ног. Но когда помреж уверенно обошел одну стойку, другую, сердце ее упало.

Он подошел к той самой, под которой она нашла брюнета. Мгновенно сменяющимися картинками перед ней пронеслось: вываливающаяся изо рта умирающего зажигалка, кровавые пузыри, застывшие глаза.

— Что это такое?! — зловещим шепотом спросил помреж, раздвинув платья и показывая рукой на пол.

— Эт-то, это, понимаете…

— Не смейте мне врать! — закричал вдруг помреж. Надежда обмерла. — Это вы курили!

Как при медленной настройке резкости, из расплывчатого тумана на нее надвинулась потерянным кадром одиноко скорчившаяся на полу затушенная сигарета.

— Я, — выдохнула Надежда, еще не успев поддаться накатившему облегчению.

— И не смейте врать! — не слышал ее помреж. — Это ваша рабочая куртка, вот, полюбуйтесь! — Он поднял с пола свернутую куртку и гневно потряс ею, показывая на закрепленную прищепкой карточку в пластике с фамилией и инициалами Надежды.

— Михал Петрович, миленький, простите меня, пожалуйста, я больше не буду, — скороговоркой пробор-. мотала Надежда, цепляясь руками за бархат ближайшего камзола, чтобы не свалиться в обмороке.

Помреж поправил очки и пристально уставился на бледное лицо Надежды.

— Пожарная безопасность для театра — это все равно, что забота о собственном здоровье для человека, — проговорил он уже спокойным голосом. — Поднимите немедленно окурок.

Надежда упала, больно стукнувшись об пол коленками. Она нашла окурок на ощупь, потому что ослабела до тошноты и пелены перед глазами.

— Заберите свою рабочую одежду. Кое-как встав на ноги, Надежда прижала к себе куртку.

— Идите за мной.

— А… А почему вы пришли сюда? Вы меня искали? — поинтересовалась она, обнаружив, что они идут запасными коридорами самого нижнего подземного яруса к пожарному выходу.

— Да, представьте себе, именно вас.

— А почему мы идем к этому выходу, он же заперт?

— Потому что и у главного входа в театр, и у служебного вас ждут те самые мужчины, которые в очередной раз вывалили в моем кабинете ослиные испражнения.

— Лошадиные, — автоматически поправила Надежда. — А почему…

— Замолчите и делайте, что я скажу. Я сейчас выйду первым, подгоню свою машину, а вы закроете дверь на два оборота и быстро проберетесь на заднее сиденье.

— А…

— Молча! — повысил голос помреж.

Надежда так устала, что перестала что-либо понимать. В накатившем безразличии она видела себя словно со стороны: вот медленно, как будто обкурившись травки, она проделывает два оборота старым тяжелым ключом, вот, еле двигая непослушными ногами, она тащится к подъехавшему «Москвичу», вот пытается открыть дверцу и не может, а когда та наконец открывается, заползает в машину, как в нору — на четвереньках, а потом ложится на спину.

Помреж первым делом забрал у нее ключ от пожарного выхода. Потом в нескольких словах объяснил, куда они едут. Надежда хотела удивиться, но от слабости не смогла: они ехали к нему домой.

— Меня… меня укачало, — сказала она через несколько минут и добавила, подумав:

— Наверное…

— Уберите ноги с сиденья, сядьте к окну и откройте его! — Он заметил, что руль испачкан, удивленно разглядел свою правую ладонь. Включил свет. — Странно, кровь… Ну вот, я из-за вас, вероятно, порезался.

— А может, мне лучше выйти тут? — неуверенно предложила Надежда, вдруг поняв, что ее увозят все дальше и дальше от театра, а мертвый брюнет еще не спрятан настолько надежно, чтобы не быть обнаруженным собакой.

Помреж промолчал, тормозить он и не думал, поэтому, когда Надежда опустила стекло, в лицо ей холодной сильной ладонью наотмашь ударил ночной ветер.

7. Учительница

Костя Вольский в школе был, а на урок ОБЖ не остался.

— Он вас боится, как своего ночного кошмара, — предложил версию Скворец. — Знаете, некоторые люди всю жизнь избегают тех, кто был свидетелем их унижения. А уж если кто унизил принародно!..

— Вы считаете, что я унизила Костю? — стараясь изобразить искреннее недоумение на лице, спросила Ева.

Класс загудел.

— Хорошо, давайте по порядку. Кто считает, что своим поведением в школьном дворе я унизила находившегося на крыше Костю Вольского, поднимите руки.

Почти полкласса.

— Спасибо, — сказала Ева, улыбаясь. — А теперь те, кто считает, что я сделала это правильно. Три человека опустили руки. Интересно.

— Вы, трое, которые не считают мое поведение правильным, пожалуйста, пройдите за эти свободные парты.

— Зачем это? — подозрительно поинтересовалась полная девочка с волосами, затянутыми в тугие стоячие косички.

— Вы будете оппозицией. Пошептавшись, тройка пересела.