Шпион под подозрением. Спасские ворота

Он улыбнулся, и одна из них подошла к нему. То была Маша, дольше других проработавшая в посольстве. Круглолицая, улыбающаяся Маша, седые волосы заправлены под цветастую косынку. Никому никогда не удавалось переговорить Машу. Ее знали все иностранцы, в их кругу до сих пор не забыта ее стычка с КГБ в начале правления Брежнева. Рассказывали, как она с криками, с воплями накинулась на гэбистов, как ругалась, когда они выволакивали американского корреспондента из его квартиры. У Маши не было времени на жалкие уловки, на пропаганду или чинопочитание, каким пронизана жизнь советских людей. Сама справедливость, соль от соли земли, она воплощала в себе прекрасную, не знающую страха душу России. Таких, как она, невозможно унизить, как невозможно уничтожить. Они выходили целыми из любой передряги, потому что время против вечности бессильно. Они просто жили. Жили себе жили, да и пережили эпоху репрессий.

Маша глянула на него снизу вверх.

— Мистер Маркус, ваша малышка слишком легко одета.

— Маша, вы это всегда говорите, а ведь сейчас лето.

— Простите, мистер Маркус, но солнце тоже может наделать бед. Ей бы чулочки, рубашечку с рукавами, вот и было бы ладно. Она у вас бледненькая. Нужно ее поберечь.

Он положил руку ей на плечо.

— Сколько у вас детей, Маша?

— Детей? — Она закатила глаза. — Я больше не думаю о детях. Теперь у меня внуки, мистер Маркус. Куда ни глянь, кругом малышня. Я уж говорю своим сыновьям: «Неужто вам больше и заняться нечем?»

Маркус, смутившись, промолчал. Она это почувствовала. В дальнем углу двора одна из нянь посадила Крессиду к себе на колени и щекотала ей дыханием шейку. Девочка заливалась истерическим смехом.

Маша приблизила к нему лицо.

— Будьте осторожны.

— Что вы хотите этим сказать?

— Да ничего такого, мистер Маркус. Просто слова, ничего больше.

— Может, вы снова гадали на кофейной гуще, Маша? — Он улыбнулся ей, но ответной улыбки не последовало.

— Я что знаю, то знаю. — Маша вдруг зашептала. — И вам пора бы понять… Россия как река. Течение в реке то быстрое, то медленное, но река все та же самая. Так и сейчас. Время настало тяжелое, всем плохо. А когда всем плохо, первым делом плохо журналистам. — Она покачала головой. — Я могла бы вам такого порассказать… Ох, заболталась я с вами. Мистер Маркус, а ведь кое-что в России осталось таким же, как и прежде. Так что приглядывайте за своей девочкой. У вас красивая дочка, придет время, она станет президентом.

— А я?

— Вы? Вам президентом не быть. — Маша, избегая его взгляда, отвела глаза и заторопилась домой.

В офисе происходящие перемены практически не ощущались. По стенам были развешены старые передовицы в рамках, в коридорах так же, как раньше, травили анекдоты и вспоминали прежние дни, когда Россия, казалось, вела бесконечную битву не на жизнь, а на смерть со своим собственным народом.

И все-таки здесь было довольно приятно: из окна виден двор, распахнуты двойные двери на балкон, а прочно поселившиеся в редакции орды тараканов загнаны в дальние щели.

Впервые оказавшись в СССР, Маркус взял на работу советскую переводчицу. Она помогала ему просматривать газеты, но министерство иностранных дел отозвало ее и не прислало никого взамен. Может, не оказалось свободных переводчиков, а может, русские пытались по мелочи вставлять ему палки в колеса. Кто знает? В Советском Союзе любые попытки узнать что-либо часто наталкивались на глухой отпор; казалось, бьешься головой об стену и все зря.

Но по крайней мере сейчас некоторые из стен начали падать. Маркус пролистал пачку старых своих очерков. Лучшие среди них посвящены человеческим судьбам: их герои — обыкновенные, ничем не примечательные рядовые москвичи, никакие не звезды. Вот, например, интервью с семидесятилетней старухой, убиравшей Кремлевский двор зимой в шесть утра, или с рыбаком, полоскавшим в проруби на Москве-реке свою удочку, или с молоденьким сержантом, вернувшимся из Афганистана и попавшим на лечение в психбольницу. Интервью с русскими нового типа, желавшими говорить и доступными для разговора. В отличие от той, с кем он хотел бы говорить больше всего.

Ближе к вечеру он позвонил ей на работу. Ответил тот же мужчина, что и всегда. Маркус хотел было положить трубку, но передумал и попросил:

— Позовите, пожалуйста, Анастасию.

— Минуточку. — Недовольное ворчание. Маркус не смел уже и надеяться. И голос — глубокий, теплый, скорый:

— Алло? Вас слушают.

— О Господи! Не верю своим ушам! Неужели ты?

Она засмеялась.

— Я. Ты-то как?

— Хо… Погоди, погоди, я несколько дней не мог связаться с тобой. Куда ты подевалась? Мы можем встретиться?

— Конечно, Маркус. Я сидела дома с мигренью. У меня вообще часто болит голова. — Так это простенько, без нажима, будто ничего и не случилось. Анастасия — чудо.

— Я… Может, поужинаем вместе?

— Во сколько?

— В восемь тридцать. В «Берлине»…

— До встречи, Маркус.