Шпион под подозрением. Спасские ворота

Оставшись один, «Сотрудник» включил проигрыватель, скинул коричневые мягкие туфли и растянулся на диване. Звуки музыки почти заглушили удовлетворенный вздох, вырвавшийся у него из груди. Фокс так ведь и не просек, что британская разведка хотела того же, что и американская… Удивительно удачный вечер.

18

Оказываясь в Москве, Маркус любил бывать в посольстве Великобритании, то был для него последний оплот западной цивилизации. Раза два в месяц он посещал вечера в посольстве, там собирались интересные люди, было много музыки, занимательной болтовни, и Москва тогда тоже, казалось, становилась красочной и веселой.

Каждую среду он забирал в комиссариате запас молока на неделю, каждое утро отвозил Крессиду в детсад, в английскую группу. На этом его контакты с государственными учреждениями Великобритании заканчивались.

«Сотрудник» не слишком доверял секретной разведывательной службе, а посему никаких указаний оттуда Маркусу не поступало. «У меня своя собственная агентурная сеть, так что от «сахарного дворца» вам лучше держаться подальше», — сказал он однажды, намекая на сделку, которую заключило посольство перед Октябрьской революцией.

И когда в пять тридцать утра раздался звонок — минимум за пять часов до того, как большинство журналистов подымается с постели, Маркус не стал обвинять в идиотизме британское представительство в Москве.

— Говорит Бенни Скотланд. Как поживаете, старина? Мы с вами познакомились прошлым летом на приеме у вашей мамы. Бога ради, простите, кажется, я не вовремя? Уж не разбудил ли я вас?

— Вот именно. — Полусонный Маркус снова откинулся на подушку, прижимая плечом к уху телефонную трубку, в которой звучал властный голос.

— Я прибыл в Москву на сутки, а с утра у меня куча дел, но ваша мама дала мне номер и очень просила вас повидать. Может, пообедаем вместе?

Маркусу полагалось отклонять подобные предложения.

— Боюсь, не получится, — сказал он. Потом, как бы спохватившись, добавил: — Простите.

— Ну что ж, не беспокойтесь, не получится сегодня, не страшно, — прошелестел голос. — Я снова собираюсь в Москву где-то в июле. Дивное время года, все распустится, зазеленеет, деревья вокруг… Вы сможете повести меня в чудный ресторан за городом, «Русская изба», кажется, я был там в прошлый раз. Боже мой! Пора бежать. Вскоре увидимся. Ну, еще раз простите — и до свидания.

Было еще темно. Маркус повернулся на другой бок и попытался заснуть. Хватит с него волнений, хватит забот, сыт по горло. Да, но о чем говорил этот человек?

«Приеду снова в июле». Опять кроссворды. Может быть, тут лежит ключ к разгадке? И как: по горизонтали или по вертикали? «Приеду в июле» — седьмой месяц — семь Часов. Что там еще? «Дивное время года, все распустится, зазеленеет; деревья вокруг…» Распустится? В июле? Ерунда какая. «Деревья вокруг»? Значит, место встречи — сквер «Дубки» неподалеку от его прежней квартиры. В семь часов вечера. Сегодня. Черт бы их всех побрал!

Ну, разложил он по полочкам, и что теперь? Чему радоваться? Маркусу не понравился тон этого человека, не понравился откровенно подразумеваемый приказ выйти на явку. Совсем не понравился. Он даже начал подумывать о том, чтобы вообще никуда не ходить.

В Москве нет смысла подаваться в город, чтобы позавтракать. Так что займись лучше завтраком сам. Вскрой пакет или банку консервов, привезенных из-за границы, или приготовь что-нибудь из кукурузных хлопьев, купленных во время последней поездки на Запад. И побудь с дочкой.

— Она скучает без вас. — Дорин в халате вышла на кухню, а за ней — Крессида с игрушечным енотом в руках. — У вас на уме одна работа. Вокруг все точно с ума сошли. Прямо не знаю, что и сказать.

Милая Дорин! Дай Бог, чтобы ты никогда не узнала наших забот. Дай тебе Бог встречать только солнечный свет, только радость да чистые души. И пусть никогда не придется тебе вглядываться в тени и муть, ничего хорошего ты там не найдешь.

Маркус вывел малышку во двор, подтолкнул к самодельным качелям. У мусорных бачков болтали русские няни. Они искоса поглядывали на него и покачивали головами. Жалко, говорили они. Жалко девочку, сироту горемычную, растет без матери. И мужика тоже жалко, в чужой стране один как перст. Жалели они его. С той поры, как после гибели Хелен он возвратился в Россию. Ох, эти русские женщины с сердцами большими, как материк, женщины, чьи слезы окропили каждую страницу русской истории.