Шпион под подозрением. Спасские ворота

Жаль, конечно, Калягина, но что поделаешь: лес рубят, щепки летят. Афанасьев давно бы сам слетел с поста, если бы жалел других. А «щепок» на этот раз будет много, чуть ли не половина Политбюро. Он выложил их имена, как на духу. И что интересно: при этом почувствовал удовлетворение.

Они почти приехали, машина свернула с трассы на только что очищенную от снега дорогу к даче. Милиционер на повороте отдал честь.

А может, все к лучшему?

Спать в президиуме, подписывать бумаги. Не спорить, не думать, просто подписывать все, что ни подсунут. Удастся почаще бывать дома, проводить вечера с женой. Может, они станут почаще… ну, в общем, почаще.

Он рассказал ей обо всем во время завтрака. Остаток дня она с ним не разговаривала.

Зина Потапова заночевала у подруги детства. Та жила на юге Москвы, неподалеку от метро «Ждановская».

Настя, Анастасия, вся лучилась такой добротой, таким неподдельным весельем, что к ней тянулись все кругом. Так было и на этот раз: началось с тихой задушевной беседы двух старых подружек за четвертинкой водки, а закончилось полной комнатой распевающих песни гостей, которые принесли с собой шесть бутылок сухого вина и столько закуски, что хватило бы на весь дом.

Зина смотрела на тарелки с маринованными огурчиками, холодными цыплятами, копченой колбасой, осетриной и не переставала восхищаться. Ведь на тарелках лежали не просто закуски, а трофеи нелегких походов по магазинам и километровых очередей. На тарелках лежали плоды долготерпения и щедрой души русских людей.

Словно заслышав звон стаканов и стук вилок, сюда заявилась добрая половина подъезда. Зина познакомилась с молодым школьным учителем в рубашке с коротким рукавом, автослесарем, медсестрой из районной больницы… Все они, позабыв о своих трудностях, веселились от души. Зина хохотала до тех пор, пока у нее не потекли слезы, а часы не пробили полночь.

Настя мягко, но решительно выпроводила гостей, и подруги улеглись спать на один диван. Уже засыпая, Зина с улыбкой подумала, что так бесшабашно веселятся только одни русские.

Проснулась она по привычке в пять, но уже совсем в другом настроении. Ночью ей опять приснилось, как ясным январским утром ее, семилетнюю девочку, будит отец. Он готовит завтрак, а потом ведет дочь в школу. На школьном пороге Зина оборачивается и машет отцу, шагающему на свой завод, — шапка глубоко надвинута на лоб, воротник пальто поднят. Таким она его запомнила на всю жизнь — в тот день отец с работы не вернулся.

С тех пор она все пыталась представить себе заснеженные лагеря за тысячи километров от Москвы. Лагерное начальство завело практику посылать семьям заключенных уведомления об их смерти, хотя люди были еще живы. Так было спокойней — родные больше не тревожили своими письмами и посылками. Когда мать Зины получила извещение о смерти мужа, они старались поверить в это, ибо им тоже было так спокойней жить, если не считать тех часов перед рассветом, когда отец стоял перед глазами, безмолвно укоряя их за безверие.

Отец исчез из ее жизни в такое же прекрасное зимнее утро, как сегодня, — вот почему Зине не хотелось вспоминать о вчерашнем веселье.

В шесть тридцать она уже хлопотала на кухне калягинской квартиры, жаря ему оладьи. По твердому убеждению Потаповой человек, который так много работает, и завтракать должен плотно.

— Сегодня меня ждет трудный день, — сказал Калягин, усаживаясь за длинный обеденный стол. — Предстоит много дел. — Он улыбнулся ей и добавил: — Оладьи получились — язык проглотишь!

Позже, уже в «зиле», несущемся по осевой линии Кутузовского проспекта, Калягин подумал, что он втайне ждал этого дня. Сегодня после обеда у него была назначена встреча с британскими бизнесменами, которые раздумывали, стоит ли торговать с Советским Союзом наукоемкими технологиями. Калягин намеревался отговорить их от этой затеи.

Он лениво подумал, настоящие ли они предприниматели, или англичане решили подослать к нему связного.

Калягин усмехнулся своему отражению в боковом стекле автомобиля. Сейчас он походил на молодого любовника, ждущего весточку от своей милой.

Уже наступило утро, но мысленно Долинг так и не мог вырваться из плена событий минувшей ночи. Бог знает, как он умолял, льстил, угрожал, кричал. И начальник тюрьмы не устоял. Ладно, один звонок. Но только один, согласны? Теперь Долинг жалел об этом.

Если бы тот ужасный человек сам пришел к нему, то ни за что в жизни Долинг так не унизился, не стал бы набирать номер МИ-6 и уговаривать сверхбдительного диспетчера соединить его с заместителем шефа, называя телефонисту давно устаревший пароль.

А ведь он почти пробился. Как это типично для них — даже не поменять телефонные номера! Самонадеянные болваны!

Но тем не менее, Долинг жаждал объясниться. Он хотел понять, почему они отвернулись от него, прошли мимо, отказались воспринимать его в новой роли, которую он сам еще не успел толком выучить. Роли посредника, полезного человека. Ведь во всем мире люди прибегают к услугам посредников.