Шпион под подозрением. Спасские ворота

Протокол был согласован заранее: по три представителя с каждой стороны; два переводчика, оба советских; карандаши и бумага — из хозяйственного отдела ЦК, минеральная вода — из Грузии. Все мелочи предусмотрены.

Калягин чувствовал разочарование. Англичане знали свое дело, а это было плохим признаком. Скорее всего, к нему пришли настоящие бизнесмены.

Переговоры носили предварительный характер. Советская сторона пыталась выяснить, каков политический климат на Западе, как долго продлится эмбарго на импорт наукоемких технологий, существуют ли обходные пути. Разумеется, никто не спрашивал об этом в лоб, просто задавали наводящие вопросы и оценивали реакцию на них. Словом, разговор шел полезный, но ни к чему не обязывающий.

Через час они обменялись рукопожатиями перед объективом кремлевского фотографа — суетливого маленького человечка, обвешанного аппаратурой, как новогодняя елка. На прощание Калягин предложил гостям выпить по чашечке кофе, и они разместились в неловких позах на двух неудобных диванах в приемной.

Чуть позже — Калягин даже не понял, как это получилось, — сидевший рядом с ним англичанин умудрился расплескать на себя и на него кофе.

Реакция последовала моментально: двое других бизнесменов рванулись по сторонам в поисках салфеток, за ними кинулись переводчики, кто-то побежал за новой чашкой кофе. В суматохе Калягин остался наедине с неловким соседом.

Они смущенно улыбнулись друг другу, Калягин пожал плечами, как бы сетуя на свою беспомощность. И тут англичанин, словно невзначай, наклонился к нему и шепнул такое, от чего у Калягина свело желудок.

Слова англичанина застали его врасплох, как гром среди ясного неба. Пять слов — пять ударов молотом по голове. Пять слов, которые Калягин надеялся никогда не услышать.

Он быстро огляделся кругом, не слышал ли их кто-нибудь еще, но поблизости никого не было. Подбежал помощник и начал вытирать его пиджак и брюки. Англичанин рассыпался в извинениях, переводчик едва успевал за ним, но покрывшийся потом Калягин ничего не слышал.

Он прикоснулся платком колбу и, покачнувшись, потерял равновесие. Чья-то рука поддержала его сбоку. Все окружающие ясно видели, что Калягину стало дурно. Скрыть этого он не сумел, да и кто бы на его месте остался хладнокровным, услышав такое за чашечкой кофе спустя двадцать лет?

Он почувствовал, как ему пожимают руку.

— Goodbye.

— До свиданья, до свиданья.

До какого, к черту, свиданья? Больше никогда в жизни он с ними не встретится.

Калягин еще раз взглянул на представителей «Ай-Би-Эм». Счастливые, через четыре дня они будут в Англии. Вот бы они изумились, узнав, что он готов на карачках ползти вслед за ними!

Интересно, что им рассказали в британской разведке? Наверное, ничего. Но если бы они узнали правду, что бы подумали о нем? Предатель? Патриот? Или — хуже всего — ничего бы не подумали…

Англичане удалились. К Калягину подошел один из переводчиков.

— Думаю, переговоры прошли успешно, товарищ секретарь.

— Ах, вы думаете? — осадил его Калягин. — С чего вы это взяли?

Он вернулся в свой кабинет, но сидеть спокойно не мог. Руки дрожали.

Калягин раскрыл еженедельник, черкнул пару строк и откинулся на спинку кресла. «Только нельзя суетиться, — подумал он, и его пальцы сжались в кулак. — Если поддашься панике, пропадешь окончательно. Ищи выход и не торопись, перебери все возможности».

Слова англичанина были сигналом второй степени. Калягин не сомневался в этом. Они означали, что уходить надо поскорее, но не сию минуту. Значит, время у него оставалось, по крайней мере, несколько часов. Все лучше, чем ничего.

Во всяком случае, арестовать его не так просто. Нужно подготовить группу захвата, причем в курсе будет весьма ограниченный круг сотрудников КГБ; надо позаботиться о строгой секретности операции. Скорее всего, традиций нарушать на станут, за ним придут под утро. Они должны быть осторожными, ох, какими осторожными, ведь пока он — один из самых могущественных людей в государстве.

Внезапно Калягин выпрямился в кресле. Как он мог забыть! Самовлюбленная скотина. Надо торопиться! Калягин позвонил секретарю и вызвал машину. Всю дорогу до Кутузовского проспекта он молил Бога, чтобы Зина еще не ушла.

Пока Калягин был на работе, дни в его пустой квартире тянулись нескончаемо долго, но Зина не жаловалась. Наоборот, сама жалела его, одинокого, без жены, без детей, вынужденного, как и она, жить двойной жизнью.

Все утро ушло на уборку, дневные часы Зина провела к прачечной, а когда начало темнеть, набросила пальто и отправилась в цековский распределитель за четыре дома от калягинского. Взяла вырезку, салат, несколько апельсинов, расплатившись специальными купонами. Потом, спохватившись, купила еще венгерской салями, которую любил Калягин.

Сегодня даже в этом магазине были очереди. Хозяева жизни запасались деликатесами к новогоднему столу.