Шпион под подозрением. Спасские ворота

Да, за ним следили две группы. Но они не скрывали этого. Они хотели, чтобы он их видел. Трое — двое мужчин и женщина — ехали за ним в обычной кагэбэшной «волге». А вот другая машина… За ее рулем сидел один человек, который не отставал ни на шаг — ни в парке, ни в подземном переходе на улице Горького. Лицо этого человека таило угрозу.

В дверях посольства неловко переминался Фаррар. Ответа из Лондона так и не было. Пришло лишь еще одно подтверждение, что телеграммы получены.

В комнате было по-прежнему темно, но Калягин знал: скоро начнет светать. Есть звуки, по которым можно безошибочно судить, что ночь уже миновала.

Однажды, много-много лет назад он, еще ребенок, вот так же проснулся на рассвете, как будто его толкнули. Он встал, оделся и вышел в маленькую прихожую их таллиннской квартиры, собравшись идти в школу. И вдруг увидел перед собой мать.

«Дима, три часа ночи, что ты делаешь?»

Как наяву он слышит ее голос, видит прекрасную молодую женщину, которая удивленно, чуть щурясь от света, смотрит на него. Мама, моя мамочка…

Несколько мгновений Калягин блаженствовал, с любопытством разглядывая свое случайное пристанище с отставшими обоями, потолком в паутине трещин и занавесками разной длины на окнах. Целая жизнь прошла с тех пор, когда он сумел вырваться из подобной нищеты.

Однако сейчас одеялом ему служило собственное пальто, пижамой — рубашка. Всего в паре километров отсюда его шкафы ломились от постельных принадлежностей и одежды на все случаи жизни, но для него это была уже история. Самое необходимое на данный момент есть, даже пистолет под подушкой.

— Вы уже проснулись?

Из спальни на цыпочках вышла Потапова и присела на пол рядом с его диваном. Она была уже одета, но не причесана.

— Я думал еще поспать, — ответил Калягин. — Но какая теперь разница? — Он попытался улыбнуться ей. — Кто рано встает, тому Бог дает. Сегодня нам предстоит масса дел, стольких людей надо повидать… а сколько жаждет встретиться с нами.

Женщина смотрела на него с отстраненным видом, никак не реагируя на сарказм.

Калягин пожал плечами.

— А что нам еще делать? Может, скоро у нас не будет дел, вообще никаких.

— Пойду поищу чай.

Потапова прошла на кухню и стала рыться на полках. Возбуждение и отчаяние вчерашней ночи снова сменилось у нее обычной утренней подавленностью, хотя у этого чувства теперь появился новый оттенок. Надо что-то делать, что-то придумать, бездеятельность сковывала ее.

Она принесла чашку Калягину и поставила ее на пол рядом с диваном.

— Знаете, мне о многом хотелось спросить у вас.

Калягин встревоженно посмотрел на нее.

— Мы ведь никогда не разговаривали, — продолжила Зина. — Вы понимаете? Ни разу за все эти годы. Да, конечно, произносили какие-то слова о погоде, о том, что надо пришить пуговицу, но по-настоящему не говорили никогда. Я даже не уверена, что знаю ваш настоящий голос.

Она взглянула ему в лицо.

«А ведь он еще не старик, — заметила Зина. — И лицо у него молодое».

— Дайте мне подумать, — сказал Калягин. — Поговорим позже.

Он хотел отвернуться, но она присела к нему на диван и тронула за руку.

— Я хочу поговорить сейчас. Мы должны поговорить. Ведь мы не знаем, сколько нам отпущено времени.

Внезапно Зина разрыдалась, и Калягин, позабыв обо всем, прижал к себе ее худенькое тело.

Она отстранилась.

— Я хочу знать, зачем мы на это пошли?

Калягин молчал, прислушиваясь. На лестнице хлопнула дверь и послышались шаги. Он подождал, пока они затихли и начал говорить очень тихо, почти шепотом:

— Я никогда не задумывался над подобными вопросами и тем более над ответами на них. Но, может, вы правы, и мне надо было… нам обоим надо было задуматься над этим.

Калягин сел на диване, закутав ноги в пальто.

— Знаете, чего я сейчас боюсь? — задумчиво продолжил он. — Мне нравилась моя жизнь. Сначала я верил в коммунизм. А любая вера придает человеку уверенность, что он не один, а принадлежит к группе единомышленников. Но потом в моей жизни появились другие единомышленники — я попал к компанию людей, подобных вам. — Калягин замолчал, и они переглянулись в тишине. — У моей жизни появилась оборотная сторона — темная. Но ведь темнота часто успокаивает лучше, чем свет. Вы можете уйти в тень и спрятаться там, забыться и даже вообразить, что здесь, в темноте, есть то, чего вам не хватало в вашей светлой жизни. А главное, одну жизнь можно прожить как бы дважды. Кто откажется от такой возможности? Я не смог.

— Вам что-нибудь обещали? Я имею в виду денежное вознаграждение.

— Нет, в этом не было необходимости. Они были умные люди. О, конечно, они могли сказать: «Мы вывезем вас отсюда, купим вам ферму в Австралии, дадим пенсию, доллары, женщин». Чего там еще предлагают? Но мне ничего этого не было нужно. Я имел целых две жизни — настоящую и тайную. Я был сказочно богат. Я, Дмитрий Калягин! Зачем мне было стремиться на Запад? Ведь я был уверен, что все это будет продолжаться… — он помолчал, — пока не кончится.

— А теперь?

— А теперь… Теперь я лишился второй жизни. Я стал таким же, как остальные люди вокруг меня — люди только с одной жизнью. И сейчас я боюсь потерять ее.