Шпион под подозрением. Спасские ворота

Харрисона считали надежным исполнителем — пусть он не очень приятный человек, зато работник хваткий. Хороший спортсмен, тугодум, но въедлив до мозга кости. В личной жизни пылкий, но начисто лишен романтики, высказывал мнение, что все жены — наказание свыше. Если не поставить их на место, то они сядут на голову. Сам он этого никогда не допустит.

Так и было до тех пор, пока в Министерстве иностранных дел не подписали его прошение о зачислении в штат и послали работать в темную комнату с высокими потолками, выходящую окнами на Даунинг-стрит.

Она была дочерью и сестрой банкиров, да и сама без пяти минут банковским работником — современная деловая женщина. В данном случае не обошлось без любви, что бывает отнюдь не часто. Но с детьми они решили повременить до более подходящих времен.

На деньги — свадебный подарок ее отца — купили «вольво», на деньги его родителей — набор полусинтетических простыней, и стали ждать, когда придет успех. А в том, что он придет, они не сомневались. По мнению Харрисона такую возможность сулило назначение в Москву. После долгих уговоров она согласилась упаковать свой чемодан из добротной свиной кожи, продать домашний компьютер и отложить на время свою банковскую карьеру.

Неделей позже они сошли по трапу самолета «Бритиш Эйруэйз» прямо в московскую пургу.

А еще через неделю она узнала, что муж будет работать в консульском отделе, а не в канцелярии посольства.

— Как ты мог скрывать от меня это?

— Но я не думал, что это так важно.

— Конечно, важно. Я считала, что ты будешь дипломатом, а не писарем.

Работа и вправду оказалась изматывающей. Не оставалось даже времени выучить русский язык, адаптироваться к местным условиям, не говоря уже о дальнейшем совершенствовании. Но времени поразмыслить ему не оставили, согласие надо было дать немедленно.

В конце концов она притерпелась. Супруга посла обнаружила в ней родственную душу, едва услышав ее акцент. Леди Дэвид Уайт сразу выделила ее среди других жен, более того, приблизила; отныне ни один утренний прием с кофе на половине посла, ни одна интересная экскурсия без миссис Харрисон не обходились.

Так что дни проходили сносно. Она даже выкраивала время заглянуть в книги по банковскому делу. Но вечерами приходилось довольствоваться одолженными видеокассетами с документальными фильмами о путешествиях и новостями месячной давности. Телевизор заполнял скучные часы между обязательным посещением званых обедов и поздним приходом мужа с работы.

Когда она спрашивала, почему он так задерживается, Харрисон неизменно отвечал, что старается показать себя с лучшей стороны. Как будто он мог выдвинуться, перекладывая папки и штемпелюя бумажки в своем консульском отделе.

Поэтому Харрисон не на шутку приуныл, получив срочный вызов в Лондон.

В комнате было жарко и душно, как в миллионах других московских домов, где в течение шести зимних месяцев не открывали окна.

Паркер просмотрел вечернюю почту и позвонил Фаррару.

— Можете зайти ко мне сейчас? Только побыстрее, пожалуйста.

Фаррар пришел через десять минут.

— Я не вижу ответа на мои телеграммы в Лондон, — сказал ему Паркер.

Фаррар удивленно уставился на первого секретаря посольства.

— А его и не было. Смотрите, вот они подшиты по порядку — подтверждения из Лондона, что ваши экстренные телеграммы получены.

Паркер нахмурился.

— Мне это не нравится. Мы уже давным-давно должны были получить ответ.

— Хотите, я пошлю запрос?

— Если в течение ближайшего часа ничего не будет, пошлите.

Паркер не решался уйти из своего кабинета. Даже минутное отсутствие на месте казалось ему предательством. Прежде всего, Единорога, а затем — Калягина, который метался по городу в поисках спасения. И все же проветриться было необходимо.

На сборы ушло пять минут. Паркер вырулил из ворот посольства, переехал Большой Каменный мост и свернул на Кропоткинскую набережную. На стоянке около главного входа в Парк Горького он припарковался рядом с одиноко стоявшей черной «волгой», водитель которой, включив мотор, спал на откинутом сиденье. Наверное, половину бензина московские водители сжигают с закрытыми глазами.

В глубине парка, вдали от уличного движения, было тихо и заснеженно. Паркер обошел замершее колесо обозрения — гигантский символ почти забытого лета — и двинулся по тропинке к набережной. Здесь дул злой ветер.

Когда он добрался до машины, глаза его уже слезились от холода, а кончики пальцев превратились в ледышки. Он сорвал перчатки и подставил ладони под струю теплого воздуха от печки. Водитель «волги» по-прежнему спал.

Почти часовая прогулка прошла с пользой. К ее концу Паркер не только знал, что его сопровождают сразу два «хвоста», но и поймал какую-то очень важную мысль, которая пока не всплыла из подсознания. Уже заехав во двор посольства, он наконец понял в чем дело.