Шпион среди друзей. Великое предательство Кима Филби

Джеймса Энглтона отправили в отставку в 1974 году, когда выяснились масштабы его незаконных поисков «кротов». Он доживал свои дни вместе с орхидеями, удочками и секретами, сам по себе загадка и олух царя небесного. Будучи на пенсии, он немало времени проводил в военном клубе, атмосферой сильно напоминающем старые лондонские мужские клубы. Он продолжал утверждать, что подозревал Кима Филби с первого дня, однако все упоминания об их отношениях, сохраненные в персональных досье, доказывают обратное. Призрак Филби витал над американским секретным ведомством. «Вряд ли удастся когда-нибудь подсчитать нанесенный им реальный ущерб», — написал Ричард Хелмс, назначенный шефом ЦРУ в 1966 году. А один историк оценил его с помощью курсива: «по меньшей мере двадцать пять больших операций, подчеркиваю, бо́льших операций были провалены».

В 1987 году Энглтон обедал с бывшими сотрудниками ЦРУ в офицерском клубе Форт-Майера под Вашингтоном. В свои шестьдесят девять он выглядел на десять лет старше, весь изъеденный раком, начавшимся с легких. Коллеги стали просить, чтобы он «открыл карты в деле Филби». Энглтон с кривой ухмылочкой ответил: «Есть вещи, которые я унесу с собой в могилу, и Ким из их числа».

Через неделю, сдержав слово, он ушел из жизни.

Из-за связи с Филби карьера Николаса Эллиотта пошла вниз. Кто-то в МИ-6 считал, что он позволил Филби сбежать из Бейрута из личной преданности. Некоторые до сих пор так считают. В шестидесятые «бароны-разбойники», вышедшие на арену в сороковых, стали людьми прошлого. МИ-6 отличалась бо́льшим профессионализмом и меньшим авантюризмом, поэтому работа в ней в глазах Эллиотта выглядела не слишком привлекательной. Сэр Стюарт Мензис и Эллиотт остались близкими друзьями. В 1968 году бывший Ш упал с лошади, катаясь вместе с Бофором Хантом, и уже не сумел оправиться. Эллиотт, единственный из действующих офицеров МИ-6, пришел на похороны. К тому времени директор отдела регламентов МИ-6, он отвечал за качество и приоритетность информации, поставляемой разведслужбой для других правительственных департаментов. Важная, но сугубо бюрократическая работа, исполнение роли, которую он всегда презирал. «Попасть в администрацию — это, по-моему, последнее дело».

Эллиотт вышел на пенсию в 1968 году, почти тридцать лет проработав секретным агентом. «Как ни странно, я не скучал по конфиденциальной информации, переставшей поступать ко мне вместе с входящими», — написал он. Он вошел в правление транснациональной компании «Лонро», занимавшейся добычей полезных ископаемых и медиа-проектами, со штаб-квартирой в Чипсайде, лондонском Сити. Возглавлял ее крутой бизнесмен Роуленд по кличке Малыш, в котором Эллиотт увидел «нового Сесила Родса», что не помешало ему присоединиться к заговору против босса. Интрига потерпела неудачу, и Роуленд выгнал заговорщиков вместе с Эллиоттом, которого назвал «Гарри Лаймом из Чипсайда». Эллиотт пришел в восторг от того, что его сравнили со зловещим персонажем Орсона Уэллса в фильме «Третий лишний» по роману Грэма Грина, и присвоил себе новую кличку. Позже он поступил в маклерскую фирму, но быстро понял, что «не способен вести этот образ жизни, не впадая в депрессию и скуку», и оставил работу во имя тайных и более причудливых интересов.

Эллиотт купил на паях скаковую лошадь и не пропускал ни одного забега в Аскоте. Он более-менее регулярно смотрел матчи по крикету и обустроил прекрасный винный погреб. Он увлекся графологией, псевдонаучным изучением почерка. Он открыл в себе «дар определять наличие подпочвенных вод, минералов и драгоценных камней», и его нередко видели с лозой в сельской местности под Лондоном: обнаружив нечто, он принимался энергично рыть колодцы. Он обратился в МИ-6 с планом отыскать нацистские сокровища, зарытые на территории римского монастыря. Еще он занялся трансцедентальной медитацией, которую считал духовной «альтернативой религиозной практике». Клоп Устинов время от времени появлялся в доме на Уилтон-стрит с горячими телячьими почками а la liégeoise[18] в шляпной коробке. Дочь Эллиотта Клаудия ушла из жизни трагически рано, но, как всегда, его плотно сомкнутая челюсть пресекала публичные проявления горя. Он проводил много времени в клубах, где им восхищались как рассказчиком непристойных анекдотов — такое разговорное прибежище для англичанина, не знающего что сказать либо не имеющего возможности сказать правду. Он уже не принадлежал к избранному кругу, но еще не покинул подпольный мир.