Шпион в шампанском. Превратности судьбы израильского Джеймса Бонда

Вальтрауд по-прежнему выглядит великолепно, полна энергии и неизменного чувства юмора, но здоровье ее пошатнулось, главным образом в результате жестоких методов допроса. Я немного пополнел и иногда чувствую одышку, если слишком много езжу верхом. Кстати, верховая езда остается нашим главным увлечением. Что же касается нашей светской жизни, то Вальтрауд поставила одно условие, с которым я охотно согласился, — мы принимаем только тех, кто нам действительно нравится. Если мне иногда приходится встречаться или угощать кого-то по чисто деловым соображениям, то я делаю это вне дома. Гостеприимство нашего дома — строго для наших друзей.

Трое израильтян, которые были вместе со мной в тюрьме Тура, обзавелись семьями, у всех есть дети. Виктор Леви стал сельскохозяйственным инженером, Роберт Дасса изучает восточные языки, Филипп Натансон стал фотографом. Марсель Ниньо, которая была освобождена вскоре после нас, недавно вышла замуж, и ее посаженой матерью была премьер-министр Голда Меир. Мы часто встречаемся впятером.

Несколько труднее уследить за другими нашими друзьями, которые сыграли какую-то роль в нашей египетской эпопее. Франц Кисов по-прежнему работает в заграничных представительствах германского концерна «Маннесман». Герхард Баух исчез с горизонта, и даже самые настойчивые репортеры не могли его отыскать. Говорят, что сейчас он работает в германском посольстве в Вашингтоне. Наш датский друг Ханк Ванкенбах, который был директором отделения компании «Шелл» в Каире, несколько лет назад ушел в отставку и недавно навестил нас в Израиле. В Каире он, естественно, знал меня как бывшего нациста, и это бросало тень на наши отношения в силу того, что он, как настоящий голландец, не испытывал никакой симпатии к нацистам. Теперь в Израиле он вспомнил, как когда-то в Каире в конноспортивном клубе, когда все сидели в тени деревьев за кофе, я нарисовал своим стеком на песке свастику. Когда он заметил, что этот символ ему не нравится, я нагло ответил, что с этим символом связано великолепное время. Он в ярости встал, покинул клуб и не показывался там около двух недель.

Наверное, тяжелее всех пришлось родителям Вальтрауд. Ее отец был болен диабетом, к тому же у него больное сердце и легкие. Три недели, которые он вместе с женой провел в египетской тюрьме, не улучшили его здоровья. По стандартам египетской разведки с ним обращались очень хорошо, но после выхода из тюрьмы ему сразу пришлось сделать операцию. Когда они вернулись домой в Хайльбронн, им долго не давали покоя газетные репортеры, и несколько месяцев они вынуждены были жить в настоящей осаде. Один репортер даже подсунул под дверь их дома подписанный чек с запиской: «Нужно интервью, сумму проставьте сами». Другой прислал телеграмму: «Пять тысяч марок за пятиминутное интервью». Когда они вышли из египетской тюрьмы, я попросил их никогда не давать интервью, и они пунктуально держали свое слово.

Вскоре после нашего с Вальтрауд возвращения в Израиль они навестили нас. Ожидая их в аэропорту, я испытывал некоторое беспокойство, как пройдет эта встреча. Ведь я женился на их единственной и любимой дочери, увез ее в Египет, сделал из нее шпионку и в конце концов засадил ее и их в тюрьму. Однако с первых секунд встречи стало ясно, что они думали только о нас, о нашем здоровье и о том, как бы сделать нам что-нибудь приятное. Я никогда не слыхал от них ни одного слова упрека.

Из египтян, которых я знал в Каире, большинство было арестовано. В течение нескольких недель они подвергались допросам, но в конечном счете все были освобождены. Некоторые офицеры, с которыми я находился в дружеских отношениях, были разжалованы, другие отправлены в отставку. Было установлено, что никто из них сознательно не принимал участия в моей разведывательной работе, но власти сочли, что они были неосторожны в своих контактах с иностранцами и разглашали важные сведения, к тому же все они получали от меня подарки, которые власти рассматривали как взятки.

Бедному Юсуфу Гурабу досталось больше всех. Он был лишен звания, с позором уволен из полиции, около года провел в тюрьме и наконец вышел на свободу без пенсии и вообще без каких-либо средств к существованию. Он вернулся в свой родной город Даманхур в дельте Нила, где у него имелся небольшой дом.

Иоганн фон Леер умер от старости вскоре после того, как я покинул Египет. Доктор Эйзель, который в течение многих лет был наркоманом, отправился в лучший мир из-за слишком большой дозы — гораздо более легкая смерть, чем та, на которую он обрекал тысячи узников концентрационных лагерей.