— Позвольте пожелать вам счастья, господин Лотц, — с чувством сказал старик. — Я счастлив за вас. Вы хороший человек. Пусть Бог благословит и защитит вас.
— Где остальные? — спросил я. — Хотелось бы с ними попрощаться.
— Они только что были тут, — ответил Хасан, — но их загнали в камеры. Не сердитесь на них, господин Лотц. Они уже давно в тюрьме, господин Лотц, может быть, они испытывают чувство зависти в связи с тем, что вы выходите на свободу уже через три года.
Я попрощался с Робертом и Филиппом, которым не разрешили выйти из камер, и в сопровождении Виктора пошел к начальнику тюрьмы. От полноты чувств он чуть не оторвал мне руку, желая здоровья и счастливого пути. Тут же меня ждал мой эскорт — трое полицейских. Начальник тюрьмы сказал Виктору, что его тоже должны освободить через несколько дней. Я искренне надеялся, что это обещание сбудется и мои товарищи не будут горько разочарованы, как это случилось после кампании 1956 года.
Виктор все время поправлял мой галстук и одергивал пиджак, пока мы наконец крепко обнялись на прощанье. Меня приковали наручниками к двоим полицейским и посадили в крытый грузовик, который направился в паспортный отдел министерства внутренних дел в центре Каира, где я встретился с Вальтрауд.
— Наконец-то! — воскликнула она, крепко обнимая меня.
Через пару минут появился новый немецкий консул, господин Бертель. Он был доволен тем, что в последний момент не возникло никаких осложнений с нашим освобождением. За свое краткое пребывание в Египте он уже успел понять, что возникающие в последний момент осложнения для египтян были не исключением, а скорее правилом. Он вручил нам деньги и сказал, что паспорта и авиабилеты мы получим в аэропорту от представителей египетских властей.
— Утром я приду проводить вас, — заключил он.
— Утром? Но разве мы вылетаем не сегодня?
— Кто это вам сказал? Ваш самолет вылетает завтра утром в три тридцать.
— Значит, нам придется ждать еще пятнадцать часов?
— Сейчас вас отвезут в аэропорт, и вы там будете ждать своего рейса в транзитном зале. Мне кажется, что это более подходящее место по сравнению с тем, где вам пришлось ждать этого дня.
— Тогда пусть с меня снимут наручники, — потребовал я. Подозвав одного из офицеров, я сказал: — Послушайте, нам придется ждать довольно долго, и я хочу, чтобы вы сняли наручники. Каждый из вас получит по одному фунту.
Он некоторое время размышлял, затем стал советоваться со своими коллегами и с третьим полицейским, который сопровождал Вальтрауд.
— Снимите наручники, — посоветовал спутник Вальтрауд. — Чего вы боитесь? Думаете, они убегут?
— Хорошо, — сказал тот, кто, видимо, был старшим, — по одному фунту сейчас и еще по одному в аэропорту.
— Договорились.
Он отстегнул наручники и положил их в карман. В другой карман отправились мои три фунта.
В каирском аэропорту я дал им еще три фунта, и мы вошли в зал ожидания. К нам подошел человек в штатском, на лице которого было написано, что он из тайной полиции. Четверо полицейских дружно отдали ему честь.
— Можете идти, — коротко скомандовал он им. И, повернувшись к нам, сказал: — Добрый день, я буду оставаться с вами до отлета. Пожалуйста, следуйте за мной.
По одному его кивку таможенные и иммиграционные чиновники расступились, и мы прошли в транзитный зал без обычных формальностей.
— Я не буду вас беспокоить, — дружелюбно заметил он. — Просто буду сидеть у входа, а вы можете ходить по залу или подняться на второй этаж в ресторан. Пожалуйста, не заговаривайте ни с кем из пассажиров. В ваших интересах не привлекать излишнего внимания и сделать отъезд незаметным.
Вскоре появился улыбающийся Хамди, помощник Самира Нага. Выразив удовлетворение по поводу нашего освобождения, он извинился за своего шефа, который очень хотел нас проводить, но задержался в суде. Хамди вернул нам несколько личных вещей, которые находились на хранении у Самира. Это были мой бумажник и авторучка, кинокамера Вальтрауд и, что было просто невероятно, несколько непроявленных катушек кинопленки. Позже, когда я передал их в разведку, мои коллеги были просто ошеломлены. Никто не мог поверить, что египтяне не позаботились о том, чтобы проявить их и просмотреть кадры. «Мы видим это, но не можем поверить», — говорили они.