Шпион в шампанском. Превратности судьбы израильского Джеймса Бонда

Первоначальный шок от тотального поражения, нанесенного израильтянами, сменился чувством омерзения и гнева. Выдумка об американских бомбардировщиках потихоньку была дезавуирована как «недопонимание». Все египтяне от министра до последнего бродяги понимали, что Израиль нанес Египту поражение собственными силами. Офицеры боялись появляться в общественных местах. Даже наши тюремные офицеры, которые были полицейскими, избегали появляться на улицах в форме. Каждый день они приходили на службу в гражданском и переодевались в форму на месте. Это было официально разрешено после довольно примечательного инцидента. Офицер хотел остановить такси. Водитель высунулся из окна, плюнул ему под ноги и заявил: «Если ты бежал с Синая, то теперь можешь пройтись пешком».

— Посмотри, — сказал мне однажды Мустафа Амин, указывая на статью в «Аль-Ахрам», ежедневной газете, которую он получал и вслух читал нам во время короткой прогулки во дворе. — Теперь они запрещают даже шутить.

В газете была помещена передовая, которая увещевала читателей не рассказывать анекдотов, которые могли бы ослабить моральный дух нации.

На самом деле мы уже слышали рассказ одного из охранников о том, как в деревне Мансурия, расположенной совсем недалеко от моей фермы, полицейский хотел арестовать человека, который допустил критические высказывания в адрес режима, однако жители воспротивились этому. Через час деревня была окружена полицией и бронетранспортерами. В центре деревни был установлен переносной столб для порки. Все мужское население деревни получило по сто плетей, а нескольких зачинщиков этого бунта арестовали и увезли. О них больше ничего не слышали.

Наконец нас снова перевели на четвертый этаж, и начальник тюрьмы объявил по радио, что в тюрьме восстанавливаются прежние порядки. Снова потекли недели и месяцы. Два-три раза в неделю я писал письма Вальтрауд и более или менее регулярно получал ответы. Эти письма успокаивали меня. Она писала, что чувствует себя хорошо и надеется, что с окончанием войны нас могут освободить. Мы оба старались морально поддержать друг друга, выражая оптимизм, который не всегда отражал действительное настроение.

Радио и газеты были полны сообщений о том, как хорошо арабы контролировали положение. Они проводили встречи, экономические конференции и пресс-конференции на всевозможных уровнях. ОАР получала моральную и материальную поддержку почти от всех стран мира. Скоро жестокий агрессор будет поставлен на колени. Создается новая, более современная армия, которая возьмет реванш. Ни одно израильское судно больше не войдет в Суэцкий канал. То, что было захвачено силой оружия, может быть возвращено только силой оружия.

Газеты сообщили, что маршал Амер покончил жизнь самоубийством. Тут же приводились опровержения слухов о том, что он был убит по приказу президента. Постоянно цитировалось медицинское заключение о смерти Амера. Само это навязчивое цитирование заставляло усомниться в официальной версии. Под крупными заголовками было объявлено об аресте начальника разведки Салаха Насра и его ближайших помощников, среди которых был и наш друг Хасан Алеш. Вся вина за поражение, которое официальная пропаганда называла «неудачами», была возложена на них. Они, мол, фальсифицировали разведывательную информацию, тратили казенные деньги на свои собственные нужды и даже пытали невинных граждан.

Однажды утром в начале ноября меня вызвали в административный корпус тюрьмы. Там я увидел своего немецкого адвоката Краля-Урбана, который заявил мне:

— У меня для вас очень хорошие новости, Вольфганг. Я уже говорил вам о том, какие усилия предпринимаются для вашего освобождения. Поистине гигантские усилия! До настоящего времени египтяне наотрез отказывались это обсуждать, но теперь они в принципе согласились освободить вас, и это может произойти очень скоро.

— Когда вы говорите обо мне, я полагаю, что вы имеете в виду и Вальтрауд, — только и мог сказать я.

— О, конечно! С вашей женой вообще нет никаких проблем. Ее срок почти истек. Вполне возможно, что вы будете освобождены по медицинским основаниям и депортированы в Германию.

— Самое главное — выбраться из этой проклятой страны.

— Это вам удастся, можете быть уверены.

— А как насчет Виктора и других?

— Тут я не уверен, но, насколько я знаю, они тоже должны быть освобождены.

Вернувшись в первую зону, я немедленно сообщил эту новость своим израильским друзьям.

— Хочется верить, что ты окажешься прав, — с явным скептицизмом ответил Виктор. — Мы слишком часто слышали о грядущей амнистии, помиловании и тому подобное. После четырнадцати лет заключения мне трудно на что-то надеяться.

— Но это не слух, Виктор. Это почти определенно!

— Будем надеяться. Поживем — увидим.

Выражение лица, с которым он сказал это, заставило меня пожалеть о том оптимизме, с которым я преподнес эту информацию.