Шпион в шампанском. Превратности судьбы израильского Джеймса Бонда

Уже на следующей неделе я стал замечать явные перемены в отношении ко мне тюремщиков. Неожиданно я стал для них очень важным человеком и даже тон их обращений изменился. Но больше ничего не происходило, и меня стали одолевать сомнения. Наступило Рождество 1967 года, и мне разрешили свидание с Вальтрауд. Наша встреча проходила в кабинете заместителя начальника тюрьмы Юсуфа Тимраза и продолжалась два часа. Вальтрауд была одета в простое белое платье, которое носили все женщины-заключенные, но мне она показалась более прекрасной, чем когда-либо. Она отпустила длинные волосы и выглядела значительно моложе, чем я запомнил ее в момент нашего расставания. Мы обнялись и долгое время стояли молча. Юсуф Тимраз и сопровождавший Вальтрауд директор женской тюрьмы подполковник Мухаммед Субхи деликатно отвернулись.

Мы с Вальтрауд сели рядом на диван и стали говорить по-немецки, рассказывать о нашей тюремной жизни, стараясь смягчить картину и говорить главным образом о том, что было приятного и забавного, иронизировать над тем, как все глупо организовано у египтян. Однако скоро мы перешли к тому, что прежде всего занимало нас в тот момент, — к возможности освобождения. Я старался говорить оптимистично, выражал полную веру в способности Краля-Урбана и твердую уверенность в том, что наши израильские друзья делают все возможное для нашего освобождения.

Спустя три недели, 14 января 1968 года, меня вызвали в тюремный госпиталь, где у дверей кабинета главврача я столкнулся с Виктором и Филиппом. Они возбужденно рассказали мне, что нам предстоит пройти медицинскую комиссию, которая должна дать рекомендацию о нашем освобождении по здоровью. Роберт должен быть освобожден по другим причинам, так как он уже отбыл четырнадцать лет из своего пятнадцатилетнего срока.

Первым вызвали меня. За столом сидели доктор Камаль Ассем, главный медик административного отдела тюрьмы, и еще два незнакомых мне врача. У меня только спросили имя, и затем без всякого осмотра доктор Ассем стал диктовать медицинское заключение, из которого следовало, что у меня обнаружился рак в терминальной стадии, а также тяжелое сердечное заболевание и мне оставалось жить максимум три месяца, в связи с чем рекомендовалось освободить меня по медицинским причинам. Без каких-либо расспросов меня отпустили.

Я ждал в приемной, пока Виктор и Филипп прошли ту же самую процедуру. Втроем нас, раковых и сердечных больных, провели в кабинет начальника тюрьмы. Абдалла Амара, улыбаясь до ушей, сообщил нам, что у него уже есть документы о нашем освобождении, но пройдет еще несколько дней, прежде чем подойдет приказ о нашем фактическом освобождении. Несколько дней обернулись тремя неделями, и мы уже стали опасаться, что произошел какой-то серьезный сбой. Наконец 3 февраля 1968 года меня вызвали в кабинет помощника начальника тюрьмы. При моем появлении он встал из-за стола, вышел ко мне навстречу и пожал мне руку.

— Поздравляю! — сказал он с фальшивой улыбкой. — Вы свободны! Сегодня вечером вы вылетаете в Германию!

«Вы свободны!»

Сколько дней и ночей я провел, меряя шагами свою камеру и мечтая о том мгновении, когда прозвучат эти слова. Я воображал, что или подпрыгну до потолка от радости, или бессильно опущусь на стул от переполнивших меня чувств. И теперь, когда этот великий момент наступил, я, к своему удивлению, ничего не почувствовал. Я даже удивился своей бесчувственности, своей неспособности выразить подобающие моменту эмоции.

— Благодарю вас, капитан, — вежливо ответил я. — Очень хорошая новость. Что будем теперь делать? — Мой голос был спокоен и даже скучен.

— Отправляйтесь к кассиру, получите свои деньги и переоденьтесь в свою одежду. Рядом есть пустой кабинет. Вы можете взять из своей камеры все, что пожелаете, а затем вас доставят в аэропорт. Я рад, что вы покидаете нас, с вами было очень много проблем.

— Ну, теперь ваши проблемы закончились, и я надеюсь, что это означает конец и моих проблем. Скажите, меня одного освобождают?

— Разумеется, и вашу жену.

— А как насчет других ребят?

— Они тоже в списке на освобождение, но… — Капитан неопределенно пожал плечами.

Получив деньги со своего тюремного счета, я переоделся в то немногое из своей гражданской одежды, что не сумел украсть Али Мансур, который должен был оберегать ее. Спасибо немецкому консульству — полдюжины рубашек было выстирано и отглажено. Виктор, который, как всегда, был в числе первых, кто узнавал все новости, помог мне собраться. Потом мы вернулись в первую зону, чтобы я мог взять что-то из своих личных вещей, но на самом деле это был только предлог. Я не хотел покидать тюрьму, не попрощавшись со своими друзьями.

В последний раз я прошел по тюремному двору. Навстречу мне попался Мустафа Амин, который пожал мне руку и пожелал счастья.

— Вы должны написать книгу, — сказал он на прощанье, — пусть мир узнает о том, что творится в египетских тюрьмах.

Мы еще раз крепко пожали руки, и я пошел дальше. На каменной скамье у выхода из первой зоны я увидел лидера организации «Братья мусульмане» Хасана эль-Ходейби.