Читаем Шпицбергенский дневник полностью

Встречаясь со мной, Алис и Уле постоянно интересовались, как поживает семья Нади, передавали ей привет и иногда тоже передавали через меня фрукты. Впрочем, они и сами встречались порой, заходя к Наде на обед, и приглашая Надю к себе, когда она бывала в Лонгиербюене. Я никогда не препятствовал их дружеским отношениям, хорошо зная скромность Нади и не меньшую порядочность Уле. И русская, и норвежская семья мне очень нравились.

Чем больше приходилось сталкиваться с Уле Рейстадом и его женой Алис, тем большим уважением я проникался к этой семье, хотя Уле и посмеивался над моими коммунистическими взглядами, называя меня идеалистом и фантазёром. Мне всегда казалось во время наших бесед, что Уле согласен с тем, что все люди на земле должны быть одинаково счастливы, но он просто не верит в возможность осуществления этой мечты практически. Сам Уле явно был из числа, я бы сказал, новых капиталистов, которые всем своим нутром против эксплуатации человека человеком.

У нас в России появились, так называемые, новые русские, которые как раз тем и отличаются, что, награбили чужое, заработанное горбом миллионов бедных русских, и тратят эти их деньги без счёта и смысла. А Уле, называющий себя капиталистом, именно против такого подхода. Приезжая в Лонгиербюен, я порой поражался, увидев Уле то на крыше строящегося здания с молотком в руке, словно он сам строит, то ещё где-то с инструментом и строительными материалами. Нет, он определённо был капиталистом совершенно другого склада.

Как-то Уле сообщил мне, что уезжает в Югославию. Я думал, что его привлёк туда бизнес, а оказалось, что он провёл там два года с миротворческой миссией от Норвегии. Дело это было, насколько мне известно, не из лёгких, но вот Уле с Алис поехали, оставив надолго свои дела на Шпицбергене. И, убеждён, что Уле пригласили в качестве миротворца, не как физически сильного человека, а как умного, мыслящего и, несомненно, доброго человека.

Что касается силы Уле, то на первый взгляд её у него и нет. Возраст уже солидный, предпенсионный, атлетической фигурой не отличается. Но в то же время, когда мы проводили лыжные пробеги из Лонгиербюена до Баренцбурга, а это, ни много ни мало, пятьдесят километров с преодолением ледника на высоте около ста метров, так вот самым последним приходил Уле, но приходил. Я с удивлением встречал его на финише, когда он долго не мог начать говорить, переводя дыхание. Он приходил последним, но ведь старше него участников не было. Какую же надо иметь силу воли и желание, чтобы участвовать в трудных соревнованиях, которые ничего не давали, кроме собственного удовольствия побыть рядом с молодыми, на одной лыжне?!

Иной раз в Лонгиербюене, то ли приглашая к себе домой, то ли помогая куда-то доехать, Уле сажал меня в свою машину. Мне особенно нравились садиться в его транспорт вот почему. Как правило, в машине Уле сидели две его собаки. Одна из них, белая пушистая лайка, не смотря на окрики хозяина, сразу же устраивалась ко мне на колени, чем несказанно радовала меня. Я начинал гладить собаку и смотреть на её мордочку, которая, казалось, вся так и светилась улыбкой. А Уле, в первый раз, когда это случилось, заводя мотор машины, сказал:

— Вообще, мистер Бузни, она ни к кому так не садится. Это вы ей понравились. Собака умная, чувствует, кому она нравится, и ей тоже приятно.

Так мы и ездили всегда вместе. Вторая собака оставалась сидеть сзади, по-моему, ревниво наблюдая за нами.

А надо сказать, что собаки очень часто повторяют собой характер хозяина. У злобного человека и собаки бывают злыми. Собаки Уле очень ласковые и это потому, что сам их хозяин человек доброй, отзывчивой души.

Алис вызвала для нас такси, и мы поехали в гостиницу Функен. Там проходил семинар. Сели со Старковым после представления нас присутствующей аудитории. 20 студентов из разных стран (1 — Англия, 3 — США, 3 — Швеция, 3 — Голландия, 2 — Норвегия) и преподаватели. Я попал в число экспертов и даже выступил с некоторым дополнением к докладу Дага Аванго, у которого тема доклада совпадала с моим трактатом о Парижском договоре.

Я обратил внимание слушателей на то, что Россия и Швеция стремились сохранить за Шпицбергеном положение ничейной территории, предлагая установить тройственное правление, когда архипелагом управляют три государства по очереди, а Норвегия всегда стремилась к обладанию Шпицбергеном для себя.

Короче говоря, первый день занятий Старкову понравился. Во время ланча мы пошли в маленькое кафе напротив бутикена, где было всего два столика, взяли одну пиццу пополам и по стакану чая. Наелись от души за сорок крон. Зашли в бутикен, и там ко мне на шею бросилась Катя Пащенко. Алёна просила меня её найти и передать привет, и вот она сама тут как тут со своим мужем Серёжей. Тут же договорились с ними встретиться вечером, когда закончится семинар.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тропою испытаний. Смерть меня подождет
Тропою испытаний. Смерть меня подождет

Григорий Анисимович Федосеев (1899–1968) писал о дальневосточных краях, прилегающих к Охотскому морю, с полным знанием дела: он сам много лет работал там в геодезических экспедициях, постепенно заполнявших белые пятна на карте Советского Союза. Среди опасностей и испытаний, которыми богата судьба путешественника-исследователя, особенно ярко проявляются характеры людей. В тайге или заболоченной тундре нельзя работать и жить вполсилы — суровая природа не прощает ошибок и слабостей. Одним из наиболее обаятельных персонажей Федосеева стал Улукиткан («бельчонок» в переводе с эвенкийского) — Семен Григорьевич Трифонов. Старик не раз сопровождал геодезистов в качестве проводника, учил понимать и чувствовать природу, ведь «мать дает жизнь, годы — мудрость». Писатель на страницах своих книг щедро делится этой вековой, выстраданной мудростью северян. В книгу вошли самые известные произведения писателя: «Тропою испытаний», «Смерть меня подождет», «Злой дух Ямбуя» и «Последний костер».

Григорий Анисимович Федосеев

Приключения / Путешествия и география / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза