Шпоры на кроссовках

Он поднялся на ноги и, стараясь шуметь минимально, двинулся берегом в ту сторону, куда стрелял всадник.

Почти сразу дорогу пересекла узкая лощина с обрывистыми краями — достаточно широкая, чтобы перепрыгнуть и достаточно длинная, чтобы и не пытаться ее обойти. Пыхтя от жары, Колька полез вниз и уже карабкался на противоположный склон, когда в лоб ему попал небольшой камешек, брошенный сверху. Тихо ойкнув, мальчишка вскинул голову и увидел направленный прямо в переносицу ствол старинного ружья. Ствол выглядывал из кустов. Кто держит его в руках — разглядеть не представлялось возможным.

— Стой, предупредил из кустов приглушенный, но явно мальчишеский голос.

— Стою, — так же шепотом отозвался Колька, примериваясь, нельзя ли вырвать этот самопал. Нет, не получится, далековато.

— Турок? — спросили сверху.

— Не, — отперся Колька.

— Христианин? — продолжался допрос.

— Угу, — кивнул Колька.

— Православный или католик? — допытывался невидимка, держа руку на прицеле.

Вместо ответа Колька перекрестился, от души надеясь, что тут не получится повторения белорусской истории.

— Зовут как? — уже не так напряженно спросили сверху.

— Колька… Николай.

Ствол ружья дрогнул, а из кустов — значительно правее — соскочил на дно лощины тот, кто допрашивал Кольку. Соскочил и ловко поймал начавший тот, кто допрашивал Кольку. Соскочил и ловко поймал начавший падать «ствол» — оказалось, он не лежал за ним, а держал за привязанную к прикладу веревку, сам устроившись в стороне.

— А меня — Мирко, Мирослав.

Колька с интересом рассматривал своего ровесника. У Мирослава было дочерна загорелое лицо, на котором синие глаза казались совсем прозрачными. Черные волосы — убраны под круглую шапочку с вышивкой. Поверх белой свободной рубашки был надет синий жилет, узкий, перепоясанный широким красным поясом, за которым торчали два пистолета и прямой кинжал до колен, ниже начинались то ли сапоги, то ли чулки, туго перетянутые ремнями.

Мирослав тоже рассматривал Кольку, опираясь на ружье. Потом сказал немного недоверчиво:

— Ты не наш… Ты серб? Нет, не похож… и на грека не похож.

— Я русский, — сказал Колька и наугад добавил: — Я…я убежал. С корабля.

— С каторги!?[16] — глаза Мирослава уважительно округлились. — Ты русс?! Ого! — и он сдвинул шапочку на затылок.

— А где я? — осмелился спросить Колька. Мирослав выпрямился и гордо повел вокруг рукой:

— Это Черногория! Не надо бояться, русский брат. Тебя никто не выдаст турецким псам. Это — земля вольная.

2

Жареные куропатки и черствый хлеб показались Кольке поразительно вкусными. Мирослав съел меньше гостя, и когда Колька заметил это и смутился, черногорский мальчишка махнул рукой:

— Э, оставь… Я благодарю тебя за то, что ты разделил со мной пищу, это честь для меня. Мы все ждем руссов. С тех пор, как ваш царь Петро прислал деньги и оружие — ждем. Жаль, что его побили турки[17] мы были готовы ударить навстречу на этих кровожадных собак… Видно, не судьба, ну да еще будет наш час! — и Мирослав погрозил куда-то кулаком.

— А ты что, охотишься в этих местах? — полюбопытствовал Колька, стаскивая пропотевшую рубашку и с наслаждением поводя плечами — на них падала тень от куста, у которого они сидели.

— Охочусь, — подтвердил Мирослав. И криво улыбнулся. вот и сегодня двух зверей завалил. Да ты видел, небось…

— Ты про турок? — тихо спросил Колька. Мирослав кивнул, отвернувшись в сторону. Так же не глядя на Кольку сказал:

— Вот послушай, что я расскажу.

Он немного помолчал и к удивлению Колька нараспев заговорил, по-прежнему глядя в море: