Шпоры

Жених с сиявшим от счастья и вина крошечным личиком сидел в торце стола. Его подбородок едва возвышался над скатертью, а голова походила на большой апельсин, выпавший из блюда с фруктами. Сидевший под его свисающими ногами Сент-Эсташ уже несколько раз хриплым рычанием демонстрировал свое неодобрение ко всему происходящему. Пес грыз кость, время от времени поглядывая на пухлые ножки своей новой госпожи. Папа Копо сидел справа от карлика, его большое круглое лицо было румяным и великодушным, как урожайная луна. За ним сидел Гриффо, человек-жираф, весь усыпанный пятнами. Его шея была такой длинной, что он смотрел на остальных сверху вниз, даже на гиганта Эркюля Гиппо. Оставшуюся часть компании составляли мадемуазель Люпа, с острыми белыми зубами невероятной длины, рычавшая при попытках заговорить; наводящий скуку мистер Жегонгле, настоявший на жонглировании фруктами, блюдцами и ножами, хотя всем и надоели его трюки; мадам Самсон с дрессированными удавами боа, обвившими ее шею и робко озиравшимися вокруг, зависнув над обоими ее ушами; Симон Лафлёр и еще десятка два человек.

Наездник беззвучно и почти беспрерывно смеялся с тех пор, как Жанна Мари объявила ему о своем обручении. Сейчас он сидел рядом с ней в малиновом трико. Его черные волосы были зачесаны назад и так блестели от жира, что отражали свет, словно полированный шлем. Время от времени он залпом выпивал наполненный до краев бокал бургундского вина, толкал невесту локтем в ребра и запрокидывал свою прилизанную голову в немом приступе смеха.

— Ты уверен, что не забудешь меня, Симон? — прошептала она. — Возможно, пройдет какое-то время прежде, чем мне достанутся деньги маленькой обезьянки.

— Забуду тебя, Жанна? — пробормотал он. — Клянусь всеми чертями, что танцуют в шампанском! Никогда! Я буду терпеливо ждать, пока ты не скормишь мышонку отравленный сыр. Но что ты будешь с ним делать до того? Ты должна предоставить ему немного свободы. У меня зубы скрипят при мысли, что ты будешь в его руках!

Невеста улыбнулась и взглянула на своего крохотного мужа оценивающим взглядом. Какой мелкий человечек! Жизнь еще может задержаться в его теле на некоторое время. Жак Курбе позволил себе лишь один стакан вина и пока был далек от опьянения. Его личико налилось кровью, и он пристально смотрел на Симона Лафлёра, как на врага. Подозревал ли он правду?

— Ваш муж напился вина! — прошептал наездник. — Мадам, боюсь, он позже будет груб с вами! Возможно, он опасен, когда пьян. Тогда не забывайте, что у вас есть защитник в лице Симона Лафлёра.

— Что вы за клоун! — Жанна Мари кокетливо закатила свои большие глаза и в тот же миг положила руку наезднику на колено. — Симон, я могу пальцами расколоть его череп, как гикори[6]! — Она сделала паузу, чтобы представить эту картину, и задумчиво добавила: — Пожалуй, я так и сделаю, если он позволит себе фамильярность. Ух! Меня тошнит от этой маленькой обезьянки!

Гости начали хмелеть. Это было особенно заметно в партнерах Жака Курбе по номеру.

Гриффо, человек-жираф, сомкнул огромные карие глаза и вяло покачивал маленькой головой надо всеми, со слегка презрительным видом опустив уголки губ. Эркюль Гиппо распух от вина до еще более колоссальных размеров и повторял:

— Я не такой, как все люди. Даже земля дрожит, когда я по ней хожу!

Мадемуазель Люпа, чья заросшая верхняя губа поднялась над длинными белыми зубами, грызла кость, неразборчиво ворча себе под нос и бросая дикие, подозрительные взгляды в соседей. Настоявший на жонглировании ножами и блюдцами мистер Жегонгле, чьи руки были неравной длины, находился в окружении осколков битой посуды, коими был усеян пол. Мадам Самсон, разматывая ожерелье из удавов боа, скармливала им пропитанные ромом куски сахара. Жак Курбе осушил второй бокал вина и сузившимися глазками пристально глядел на шепчущего Симона Лафлёра.

Из сборища больших эгоистов, тем более подвыпивших, не могло возникнуть доброжелательное общество. Каждый из этих странных людей считал собственной заслугой те толпы, что ежедневно посещали цирк Копо. Вот и сейчас, разогретые хорошим бургундским вином, они не уставали это подтверждать. Их индивидуальные эго сердито гремели все разом, будто камни в мешке. Это был порох, которому хватило всего одной искорки.

— Я большой, я очень большой человек! — сонно пробормотал Эркюль Гиппо. — Женщины любят меня. Прекрасные маленькие создания бросают своих мелких мужей, чтобы прийти и посмотреть на Эркюля Гиппо в цирке Копо. Ха, и когда они возвращаются домой, то всегда смеются над ними. «Можешь поцеловать меня, когда подрастешь», — говорят они своим возлюбленным.

— Здесь есть женщина, которая вовсе тебя не любит, жирный ты бык! — крикнула мадемуазель Люпа, сидевшая сбоку от гиганта над своей костью. — Твоя огромная туша — это всего лишь еда, потраченная зазря. Дурень ты, женщины ходят не ради того, чтобы увидеть тебя! С таким же успехом они могли бы таращиться на скот, который плетется по улицам. Они отовсюду приезжают, чтобы увидеть представительницу своего пола, причем не какую-нибудь кошку!