Перед лицом этого коллективного чувства, этой абсолютной вражды, уверенности окружающих ее людей в том, что Ныо-Кробюзону нельзя доверять, что с ним необходимо сражаться, что его нужно уничтожить, ее собственная радость рассеялась. Она помнила кое-что из читанного раньше о Пиратских войнах и о кробюзонском нападении на Сурош. Она неожиданно вспомнила о своих разговорах с Иоганнесом и Флорином Саком, вспомнила ярость, которая обуяла Флорина при мысли о том, что его могут найти кробюзонские корабли.
Беллис вспомнила и собственное поспешное бегство из Нью-Кробюзона. «
Беллис поняла, что не только пираты (морские соперники Нью-Кробюзона) и не только переделанные имели основания бояться наступающих кораблей. Уверенность покинула ее. Ведь и у нее тоже есть все основания бояться.
— У них достаточно вооружения, чтобы уничтожить город, — сказал Доул собравшимся капитанам. — А они якобы хотят
Никого в этой толпе не нужно было убеждать. Люди слушали молча.
— Они нас уничтожат, если им представится хоть малейший шанс. И они умеют бог знает как
Командиры разошлись — аэротакси доставили их на корабли. Те правители, которые собирались драться, отправились на свои боевые корабли или дирижабли, а те, кто был слишком хлипок или труслив, вернулись на свои флагманские суда в городе. На мостках остались только Доул, Любовники и Беллис, на которую никто не обращал внимания.
Любовники собирались сражаться отдельно друг от друга: он — на корабле «Гавань Чо», она — на дирижабле «Нантер». Теперь они прощались. Они поцеловались, вовсю работая языками и производя страстные звуки — те самые, которые не раз подслушивала Беллис. Они говорили друг с другом, клялись, что очень скоро снова будут вместе, и Беллис поняла, что в их прощании не было ничего трогательного, ничего трагического. Они целовались не так, будто это их последний шанс, а жадно и похотливо, пробуждая в себе новые желания. Они не испытывали страха, они, казалось, не чувствуют сожаления, они, казалось, жаждут расстаться, чтобы поскорее встретиться снова.
Беллис смотрела на них с отвращением, не в силах оторвать глаз. Они терлись лицами, и их шрамы при этом подергивались, словно змейки.
Кробюзонские корабли были теперь менее чем в десяти милях от Армады.
— Некоторые из них прорвутся, Утер, — сказала Любовница, поворачиваясь к Доулу. — Мы можем себе позволить потерять несколько кораблей, аэростатов, подлодок. Но мы не имеем права потерять город, и ты нужен нам здесь, чтобы защищать его. Как… последняя линия обороны… И еще, Доул, — добавила она. — Мы не можем себе позволить потерять тебя. Ты нам нужен, Доул. Ты знаешь, что делать. Когда мы доберемся до Шрама.
Беллис не знала, то ли Любовница забыла о ее, Беллис, присутствии и потому говорила так открыто, то ли это уже не имело значения.
Любовники поднялись в воздух на последнем дирижабле, который должен был доставить их на выбранные ими позиции. Аванка слегка осадили, и движение города замедлилось. Доул и Беллис остались одни. Под ними на широкой палубе «Гранд-Оста» готовились к схватке армадцы.
Доул не смотрел на Беллис и не говорил с ней. Взгляд его был устремлен вдаль за «Сорго». Теперь уже меньше пяти миль разделяли армадский флот и клин курносых кробюзонских кораблей. Расстояние сокращалось.
Наконец Доул повернулся к Беллис: челюсти сжаты, глаза открыты чуть шире обычного, — и протянул ей кремневый пистолет. Она ждала, что он прикажет спуститься вниз или не путаться под ногами, но он ничего не сказал. Они стояли рядом, смотря на приближающиеся корабли.