Шрамы войны. Одиссея пленного солдата вермахта. 1945

Я вспомнил слова старика Софуса, который говорил нам о фанатичных коммунистах, которых можно найти во многих деревнях, в том числе и в этой.

— Берегитесь! — сказал он. — Берегитесь, чтобы не попасть к ним в руки! Они ненавидят и преследуют немцев.

Видимо, только авторитет кузнеца уберег нас от задержания. Если вдруг залают собаки, то мы выберемся через дыру в задней стене сарая и окажемся на свободе. Жандармов в деревне не было — об этом нам сказал Шинья.

Немного успокоившись, мы закрылись на засов и улеглись на солому. Кузнец попросил нас уйти на рассвете, пообещав разбудить.

Мы быстро уснули. Наверное, Бернду снилась Мария. Мне же всю ночь снились кошмары — у меня на груди непрерывно вальсировали огромные, тяжелые, душившие меня горы, а в голове носились бурные шумные потоки. Слишком внимательно изучал я вечером карту.

* * *

Мы оставили деревню далеко позади задолго до рассвета. Справа, как большой спящий зверь, раскинулся какой-то город, который мы обошли стороной. Мы шли по полям. По пути нам пришлось преодолеть глубокую котловину. Я до сих пор явственно вижу перед собой тот ландшафт. Я вижу засеянные поля, деревья и кусты; вижу следы телег и лежащие вдали деревни. Я вижу краски утра, его серебристую свежесть. К нашим опинчам липла крутая черная грязь. Мы шли тяжело, но уверенно переставляя ноги. Впереди была наша цель — горы. Мы достигли этой цели до того, как первый крестьянин успел впрячь в плуг быков. Но отдыхать мы не стали. Мы шли, шли и шли до тех пор, пока не наступил полдень. У какого-то родника мы остановились, сели, сняли обувь и портянки, перекусили хлебом, немного отдохнули и пошли дальше. День был дан нам для одного — для того, чтобы без остановки идти, идти вперед и только вперед. Мы оставили нашу зимнюю квартиру. Борьба началась! Перед нашими глазами маячила лишь одна цель — Германия! Я не стану сейчас задерживаться на подробностях, рассказывать об ущельях, которые нам пришлось преодолевать, о ручьях, перейденных нами вброд, о многочисленных опасностях и препятствиях, с которыми нам пришлось столкнуться. Надо двигаться дальше, дальше, ибо стремление вперед и сейчас подталкивает меня. Мимо пролетают картины былого. Проклятье, какой крутой склон! Его придется обойти. Сколько времени мы потеряем. А там ручей! Нет, это не ручей, это маленькая речка, узкий бурлящий поток! Ни мостков, ни бревна! Мы сбрасываем опинчи, закатываем штанины. Ледяная вода доходит до середины бедра! Мы промокли до нитки, но зато препятствие осталось за плечами. Санаторий! Ты помнишь этот санаторий, Бернд? Санаторий среди глухого леса. Он возник в отдалении внезапно, как призрак. Нас охватило неуемное любопытство, и мы поспешили к нему. В санатории было пусто. Здесь не было ни одного человека. Стекла в окнах выбиты, дома на одной стороне разрушены. Мы медленно пересекли извилистую дорогу, которая вела сюда из долины. Санаторий был мертв. В лесу мы увидели сгоревший танк. Повсюду валялось заржавевшее оружие, осколки снарядов и гранат.

Здесь шли жестокие бои. Под буками мы обнаружили ряд крестов. Сколоченные из суковатых ветвей, они косо торчали из земли. Дерево уже начало подгнивать. Могильных холмов не было. Недалеко от крестов я нашел заржавевшую немецкую каску. Я поднял ее и увидел пулевое отверстие.

— Смотри, Бернд! — сказал я другу и показал ему отверстие.

Мы подошли к одному из крестов и надели на него каску.

Остановлюсь лишь на двух картинах, двух воспоминаниях того дня. Собственно, день уже закончился, на землю опустился вечер. Где провести ночь? Вопреки всем нашим планам и предостережениям добрых людей, мы решили переночевать в деревне. В деревне, где стояли русские! Но так уж вышло: темнота наступила очень быстро, застав нас почти врасплох. Рядом не было ни одного домишка, но недалеко находилась деревня. Нам повезло, по дороге мы встретили крестьянина, между прочим румына, доброго, простодушного парня. Объясняться с ним нам было легко. Благослови Бог этого милого человека! Он так искренне ругал русских, которые увели у него последнюю скотину, что мы не раздумывая пошли с ним. Он привел нас в дом родственников своей жены, в дом, стоявший у самой околицы. Сам он жил в центре, но туда он отвести нас не мог, так как мы наверняка напоролись бы на русских. Мы очень хорошо поняли эту предосторожность.

Мамалыга! Золотисто-желтые зернышки пахнущей кукурузой восхитительной мамалыги! Как же много любви все же осталось в людях! Сытые и согретые, мы безмятежно заснули у печки.