Шрамы войны. Одиссея пленного солдата вермахта. 1945

Тогда я не понял тебя, мой верный товарищ, но сейчас я бесконечно тебе благодарен за твое тогдашнее решение; ты был последователен и оказался прав. Ты отвел от меня соблазн, не дал поддаться искушению; если бы ты тогда послушал меня, то едва бы мы добрались даже до Клужа. Ноги твои сильно болели, но ты стоял на ногах намного тверже, чем я; боль не сломила тебя. Лучшего попутчика, чем Бернд, я не смог бы найти никогда в жизни. Мы очень удачно дополняли друг друга, так что судьба была милостива к нам, сведя нас вместе. Он обуздывал мою излишнюю горячность и торопливость, а я побуждал его к действию, когда он был готов расслабиться и задержаться в каком-то удобном месте. У нас обоих была несгибаемая воля — в этом мы были едины, а разница во мнениях вынуждала нас искать и находить золотую середину, чтобы сохранить так необходимое нам единство. Но мы делали это с большим трудом. Мы держались вместе не из холодного расчета и голой целесообразности. Вместе нас удерживало чувство товарищества. Не было такой силы, которая могла бы разделить нас. Разлучить нас могла одна только смерть.

Я улегся в траву и разочарованно протянул:

— Ну что ж…

Да и что еще мог я сказать? Солнце умиротворило меня — мы были свободны, здоровы и сыты. Слушать жужжание пчел было куда приятнее, чем рев автомобильных двигателей. Я начал потихоньку засыпать. По руке прополз жук, по пальцам ноги пробежала муха… Как это приятно… Я уснул.

Я резко открыл глаза от толчка в плечо. «Что… что случилось?» — хотел я спросить, но Бернд зажал мне рот ладонью.

— Тсс! Жандармы! — Лицо Бернда исказилось от страха. Он принялся лихорадочно собирать наши пожитки, готовясь к бегству. Я среагировал мгновенно: схватил его за руку и вынудил залечь. Я осторожно выглянул из лощинки и посмотрел сквозь листву кустарника. У меня душа ушла в пятки. Двое жандармов с винтовками на плече шли прямо на нас. Но они не могли увидеть нас с дороги! — тотчас пронеслось у меня в мозгу. Это исключено! Это какая-то случайность. Они идут сюда не из-за нас. Они подошли ближе, и мне пришлось приникнуть к земле.

— Ждать! — шепнул я Бернду, и мы буквально вжались в землю, боясь пошевелиться.

Жандармы не могли знать, что мы здесь! Сколько до них осталось? Три, четыре, пять метров? Мы прислушались и поняли, что жандармы остановились. Они стояли, громко разговаривая, но вполне мирно, как нам, во всяком случае, показалось… Видят ли они нас? Разговор шел о воде, роднике… Потом жандармы рассмеялись и пошли дальше. Они протопали мимо нас и пошли дальше.

Шаги стихли, и я осторожно приподнял голову, всматриваясь сквозь листву им вслед. Я увидел их спины. Они шли к дороге, у обоих за плечом забавно болталась винтовка. По моему лицу расползлась широкая улыбка.

— Ты идиот! — прошипел я Бернду. — Как ты мог подумать, что они нас увидели? Не надо терять голову, мой милый!

Я прилег на бок, чтобы поспать еще четверть часа. Но спать я не мог и просто лежал с закрытыми глазами. Должно быть, я казался Бернду самым хладнокровным на свете человеком, у которого нервы как веревки. Злодеям просто захотелось пить, и они свернули с дороги к роднику. Но это была невероятная случайность, и нет ничего удивительного, что Бернд потерял голову.

Сейчас я задумался.

В моей памяти образовались пробелы, настоящие дыры. Многое улетучилось из переполненной воспоминаниями памяти. Мы почти бежали, стараясь поскорее пересечь страну. Мы торопились так, словно за нами гнался злой дух, готовый набросить лассо нам на шею и на ноги. Это был забег к свободе, и мы должны были его выиграть! Пот тек по нашим лицам, заливая покрасневшие воспаленные глаза. Иногда нам являлись мимолетные видения, краткие, но мучительные и страшные. Тогда нам казалось, что в лица наши врезается колючая проволока, а чьи-то жадные руки поднимают над нами окровавленный бич. Это были страшные фантазии. Бернд страдал от них не меньше, чем я. Я видел это по его измученному взгляду, по его тоскующим глазам. Иногда было видно, как на его виске бьется артерия, и это не только от сильного физического напряжения — в этом я был уверен.