Что касается той высокой оценки, которую ваш друг дал моим мистическим стихам[171]
, то тут я мало что могу сказать. Я принимаю его оговорку, что стихи неравноценны: они были написаны очень быстро – думаю, в течение недели, – и я не работал над ними потом долгое время, как обычно поступаю с другими стихами, прежде чем их опубликовать; он для анализа выбрал лучшие стихи, хотя и другие там хороши, хотя хороши не настолько; размер в них приблизительный, а язык и идея не дотягивают до той высоты, до которой могли бы. Два слова я хотел бы сказать о его сомнениях по поводу некоторых строк в стихотворении «Мысль-Параклит», где дано описание духовных планов. Я могу их понять; поскольку в этих строчках нет точного ярковыраженных, явственных начала и концовки и здесь нет точного описания, а только общее, то человеку, не имеющему мистического опыта, они могут показаться слишком пространными и неясными. Однако там нет натяжек; точное и детальное описание этих духовных планов слишком бы удлинило стих, потому я и дал его лишь в общих чертах в нескольких строчках, но описал правильно, эпитеты соответствуют реальности, в том числе даже относящиеся к цвету: «ноги цвета красного золота»[172] и «бело-темно-красный океан под луной»[173] . Цвета значимые, те, которые интеллектуальная критика считает символическими, но тут они больше чем символ, они – частый элемент мистического видения; я позволю себе вспомнить выразительное, яркое видение Рамакришны, когда он поднялся к высшим планам и увидел оттуда мистический смысл рождения Вивекананды. Наконец, самый тот факт, что именно эти стихи так понравились вашему другу, я могу рассматривать как достаточное подтверждение того, что тут мои усилия показать духовные планы не увенчалась полным провалом.Как же тогда относиться к тому, что тот самый критик не оценил или же недостаточно оценивает «Савитри», которая также является мистической символической поэмой, хотя отлита в другую форму и поднята на другую высоту, и как относиться к его критике? Отчасти, вероятно, причина столь разного отношения как раз и заключается в разнице формы и уровня, а если принять во внимание его эстетические вкусы и их ограниченность, то разное его отношение к ним было неизбежным. Он, похоже, и сам видит эту причину, когда объясняет разницу своего отношения к «Лисидасу» и к «Потерянному раю». Вкусы его проявляются в его особенном пристрастии к Френсису Томпсону и Ковентри Патмору[174]
, в отношении к «Огненному ветру» и «Нисхождению», а также в изящных рассуждениях по поводу «Небесной гончей» и «Царства Божьего» и в явном непонимании «Потерянного рая». Я думаю, он по своей природе склонен считать всякую возвышенную поэзию риторической, слабой и декламаторской, если не увидит в ней, что высокий слог поддержан внутренним содержанием – сочетание, которое мы видим у позднего Томпсона и которого, на его взгляд, нет в «Савитри». Но оно в «Савитри» есть, или, во всяком случае, я старался его вложить, и вы это почувствовали, причем не только вы; а он не смог потому, что оно лежит за пределами его личного опыта и для него недоступно. Тот же, кто обладает описываемым в «Савитри» опытом, а если и не обладает, то подготовлен к его восприятию складом характера или ума, накопленными знаниями или психологической тренировкой, способен проникнуться духом и смыслом поэмы, ощутить в себе отклик на ее поэтический заряд; но читатель неподготовленный, не имеющий ничего из этого, откликнется едва ли – и тем более, если это, как вы утверждаете, новая поэзия со своей техникой и законами.