Штамба

Первые страницы Жоглов читал осторожно, вникая в каждую фразу. Но Штоков писал прямо и просто — как жил, где. Алексею Ивановичу редко приходилось читать записки и воспоминания художников. В памяти всплыло «Далекое-близкое» Репина. Но ничего ему это воспоминание не дало и ничем не отозвалось в душе. И, помедлив над рукописью, Алексей Иванович двинулся дальше, стал просто читать, не видя при этом ни лица Штокова своим мысленным взором, не слыша его голоса. Он читал рукопись так, как читают книгу, и только то, что это были страницы, напечатанные на машинке с уменьшенным шрифтом, а не типографский текст, замедляло восприятие.

В трамвае, сидя рядом с Людмилой, она глядела в окно на вечерний город, радовалась, что дорога им предстоит долгая, что скоро увидит Ирочку и будет молча идти с ней, слышала усталый гул людей, которые тоже возвращались с работы. Трамвай шатался и скрипел, а Ольга думала, что, по сути дела, только сегодня, после Натальиного появления, она почувствовала обязательность своего решения. Ни сожаления, ни раскаяния она не испытывала, даже наоборот, при одном только предположении, — а что если взять и вернуться, пусть все будет так, как было, — посерел день вокруг.

— Не возьмешь же ты хозяйственную сумку…

Артемьев ничего не ответил. Тем временем они поднялись на второй этаж, где располагались операционные. Справа и слева глухие двери с красными плафонами наверху. Все они были плотно закрыты, кроме одной. Проходя мимо, Ольга видела операционных сестер, санитарок; пахло кварцем — операционная готовилась. В глубине коридора, у самого торцового окна, сгрудились вокруг высокого врача студенты. Это было сразу заметно — студенты. Врач объяснял им лекционным голосом характер заболевания и особенности предстоящей операции.

Маршал, видимо, понял, что за этими словами кроется что-то важное для всех Волковых. Но он ничего не сказал.

Они переглянулись. И тогда Поплавский своим резким и сухим голосом сказал:

Потом он обернулся к офицерам:

— Вас понял, «Стебель», — буднично ответил из тьмы Курашев, сквозь свист и треск.

— Не знаю, — тихо сказала Нелька. Потом она спросила: — Когда полоскать?

— Нет-нет, Поля, ради бога.

И вдруг он понял, что ему интересна эта необычная в своей простоте девушка: такую простоту могут позволить себе люди или очень чистые, или независимые. А может быть, только чистые и независимые в одно время.

Капитан Курашев, доставленный в окружной госпиталь специальным самолетом, спал. Он спал вторые сутки. И его не будили. Он спал в прохладной палате на чистых ломких простынях. И было заметно, как растет сивая жесткая щетина на его щеках и под подбородком на кадыкастом горле, потому что он спал навзничь, глубоко вдавив затылок в жиденькую госпитальную подушку.

— Хорошо… — тихо сказал Меньшенин. — Я ничего не обещаю. Но это единственный шанс, если только он вообще есть.

— Что ты? — спросила она.

Парень чумоватый, оглушенный, видимо, тишиной после грохота машины, моря, суматохи и долгой тяжелой работы, ответа не дождался и полез вверх — вслед за своими, осыпая тяжелую зеленую и серую гальку сапогами. И с самого верха бугра вдруг спросил у нее:

Третьего дня, когда позвонил он, Светлана подумала, что ее мама и бабушка знают дни, когда он бывает в Москве, и бдительно несут службу возле телефона, если Светлана дома. И чем глубже пыталась она разобраться в этом, тем неопровержимее казался ей вывод — да, так оно и есть. И это удивило и расстроило ее и впервые заставило подумать о бабушке с неприязнью.

Курашев под солнцем щурился и улыбался застенчиво и неопределенно. У него был такой вид, словно он только что проснулся после долгой ночи и вышел на порог, под солнце.

Наташа отлично знала, что ей как-то особенно идет этот костюмчик. Дело в том, что на любой другой девчонке столь короткая юбочка и чуть маловатая нейлоновая рубашка были бы вызывающими или превращали бы девушку в ребенка. Наташа, кончив есть, поднялась из-за стола — строгая, тоненькая, гибкая — ну, учительница из английского фильма. А ее волнение, тайная досада на Володьку, легкое злорадство, что мать, как она и предвидела, не решилась сказать отцу о поступке Ольги, придавали ее раскосым и почти черным глазам какую-то сдерживаемую отвагу.

— Только я съезжу за Ирочкой. В детской палате есть свободное место. До утра…

— Как хорошо, что ты прилетел, папка, — тихо, точно жалуясь, сказала Наташа, коснувшись виском сильного плеча генерала.

И в ту же секунду прозвучал голос Чаркесса:

— Нет. Чем положено.

— Ну раз так уж вышло — я поймаю рыбу.

Она повернулась и ушла — не убежала, а ушла. И Волков был настолько ошеломлен, что не вернул ее, не догнал тут же, а надо было сделать это. «Может быть, отсюда все и пошло?» — подумал он.