Штольманна. Отпускъ (СИ)

  Об одном прошу вас, любознательные сударыни и стремящиеся познать всё вокруг судари, не подходите с вашим вопросом к служащим полицейского управления от городовых и агентов до следователя, прокурора и даже начальника включительно. Коли уж вы имели смелость остановить, скажем, следователя и спросить, какая пора в сутках самая хлопотливая, то в ответ страж закона и порядка посмотрит на вас покрасневшими от недосыпа глазами, потрёт оставленную дурой-пулей али лютым ножом рану, вздохнёт тихонько и скажет, что у них на службе хлопоты не днями, а месяцами измеряются. И когда вы, изрядно пристыженные, сдавленно пробормотав извинения направитесь далее, вас вежливо остановят и в свой черёд подвергнут допросу, в ходе коего вы можете из простого мимопроходящего перейти в разряд ценных свидетелей, а то и, коли шибко не повезёт, подозреваемых. А посему, ещё раз убедительно прошу вас, милейшие дамы и господа, к стражам порядка с глупостями не подходить, дабы и их не отвлекать и самим себе жизнь не осложнять. Однако, отвлеклось наше повествование изрядно, пора ему уже вернуться к славному семейству Штольманов и Виктору Ивановичу Миронову, оставленных нами в Кисловодске в весьма тревожных обстоятельствах, кои не будет преувеличением и смертельно опасными назвать.

  После исчезновения духа черноглазой горничной, Анна Викторовна, изрядно растроганная всем открывшимся ей, полагала, что более до утра не заснёт, даже хотела с кровати встать, да призрачная родня стеной нерушимой встала.

  - Куда это ты, Аннушка, собралась? - бабушка строго прищурилась, руки в бока уткнула.

  - Тебе, Анна, непременно надо выспаться, - Иван Афанасьевич залпом осушил рюмку коньяку, одобрительно крякнул, - на свежую-то голову и мысли умные приходят.

  - Ты-то почём знаешь? - фыркнула Катерина, чей острый язык и венчание не смягчило. - У тебя ни первого, ни второго от роду, да до сего году ни дня не бывало.

  Иван Афанасьевич вздохнул тягостно с видом великомученика, посмотрел на Алексея Михайловича, но тот заступаться за свежеиспечённого родственника, равно как и осаживать молодую жену не спешил, бабушку поддержал:

  - Почивать ложитесь, Анна Викторовна. Утро вечера мудренее.

  Анна хотела было сказать, что спать совершенно не хочет, да слова приготовленные зевок сладкий смазал. Аннушка уютно свернулась под боком супруга, и сама не заметила, как уснула крепко да сладко, убаюканная исходящим от Якова теплом и ровным стуком его, такого смелого и нежного, сердца.

  Анна и Яков в эту ночь крепко спали, набираясь сил, а вот Михаилу Платоновичу было не до сна, требовалось решить ряд срочных и спешных дел. В первую очередь позвал он к себе трёх молодых помощников самой невзрачной наружности и объяснил, что кровь из носу нужно всенепременно добраться до Петербурга или, в крайнем случае, телеграфа, да так, чтобы в Кисловодске о том никто, кроме них четверых, не знал. Помощники слаженно кивнули, не задавая лишних вопросов, проворно спрятали скатанные тонкой трубочкой бумажки, написанные тем непередаваемым образом, коий обыватели называю не иначе, как врачебной криптограммой. Конечно, Михаил Платонович мог писать и очень тонко и красиво, каллиграфия входила в обязательный пункт домашнего воспитания семейства Штольман, но, когда нужно было сведения скрыть, неизменно писал по врачебному неразборчиво, дабы только посвящённые прочитать могли. Вот и эти коротенькие записульки казались следами перепившего колченогого воробья, который сначала грохнулся в чернильницу, а потом пошёл бродить по бумаге. Ну да, как уже сообщалось, посвящённые без труда написанное разбирали, а иным текст сих посланий знать и не требовалось.