Шторм Z. У вас нет других нас

В ночи они кажутся густыми зарослями, но, когда входишь в них, это просто жалкие, обкорнанные кустики, пеньки, куча сучков и поваленных жидких деревьев.

Я проковылял до перекрестка и повернул налево, туда, откуда мы пришли.

Долго, с передышками, чавкал по грязи, вслушиваясь в низкое, тёмное небо.

Изредка оно озарялось вспышками выходов «градов» где-то очень далеко.

Нога болела, я еле волок сам себя по жирной жиже.

За два месяца я полностью растерял форму.

Одышка, налитые свинцом ноги, мокрая, хоть выжимай, форма под тяжелющим броником. Капающий из-под шапки и каски пот. По мере того как всё медленнее и менее энергично я шёл, мокрая одежда начинала превращаться в холодный, до озноба, мешок, ещё больше сковывающий движения.

Я брёл и брёл дальше, отсчитывая шаги.

Наконец я добрался до первого в этой лесополке поста.

Меня окликнули, я коротко, по сути, обозначился. Уточнил, где тут пустой блиндаж, я знал, что такой есть, нам говорили о нём по дороге сюда.

— Метров сто, потом спустишься в окоп и прямо. Не пройдешь.

Я поковылял дальше, дошёл до второго поста.

Снова оклик и мой ответ.

Блиндаж мне помогли найти.

Я решил немного отдохнуть в нём.

Там было двое. Кто они, что они, я не стал вникать. Я не судья, не прокурор и не военная полиция.

Я просто попросил их подвинуться на лежаке и дать мне воды.

Они подвинулись, а воды, сказали, нет.

Я обшарил в кромешной тьме блиндаж, нашёл полторашку воды, долго и жадно вливал в себя полбутылки.

Из темноты на меня с ненавистью смотрели четыре глаза.

Мне было густо насрать.

Они же сказали, что воды у них нет. Значит, это не их вода.

Значит, у них нет на неё права большего, чем у меня.

Напившись, я лёг на измазанный глиной спальник, укрылся вторым таким же, мокрым, испачканным землёй, и задремал.

Я не спал. Я был где-то между царством Морфея и реальностью холодного блиндажа, голода и мокрых, испачканных грязью спальников.

Я отразил, как исчезли бесшумно тени.

Они были мне безразличны. При шорохе их тел я лишь положил руку на автомат и подвинул его ствол к лежащей рядом каске.

Во всей вселенной меня интересовала только лишь сохранность этих двух вещей.

Весь остальной мир они могли смело уносить с собой.

Они ушли. Вода ушла вместе с ними. Чёрт с ней. Я не рассчитывал и на то, что получил.

Я снова один, в холодном, сыром, грязном блиндаже, укрытый мокрым, вонючим, испачканным землёй спальником.

Я дремлю, не понимая и не желая понимать, что будет дальше. Что делать дальше. Как выбираться на точку спешки.

Всё потом. Пока я хочу вздремнуть.

Где-то рядом сработала кассетка. Новый, неизвестный мне тип. Гораздо более мощный.

По звуку разрывов суббоеприпаса я оцениваю интуитивно его силу.

Известные мне кассетки трещали слабее. По ощущениям, их убойная мощь могла рвать в клочья мясо, артерии, вены, но они были неспособны пробить даже простенькую броню, расколотить кость.

Эти рвались с пугающей мощью.

Их треск вселял убеждение, что раскиданные их силой шарики могут размолоть на своём пути всё.

Их не остановит каска, они измелют в труху кости.

Эти заряды не для покалечить, они для того, чтобы убить.

Я прикрываю тяжёлые веки.

Не хочу думать о страшном, пугающем.

Я в самом начале пути через тонны жидкого чернозёма, под кассетками и визгом FPV-дронов.

Пока я лежу в блиндаже, надо мной пролетает целый рой этой дряни вперёд и назад.

Будто целый отдел в фирменном магазине Husquarna или Stille демонстрирует образцы своих новеньких бензопил.

Днём я пытаюсь начать движение.

Вышел в окоп, прошёл по нему метров пятьдесят, услышал знакомый визг где-то в небе далеко впереди.

Аккуратно, прислушиваясь, вернулся назад.

Исчез в сырой темени блиндажа.

Спустя минут пять визг приблизился.

Кружил в холодном сером небе над блиндажом, затем резко сорвался, исчез, понёс смерть куда-то в другое место.

Когда-то я всё это видел в кино. Но там люди прятались от бездушной, летающей смерти в руинах высокотехнологичного мегаполиса.

Реальность привнесла привкус фарса, зловещей иронии и феерического сарказма.

Человек прячется от машины в архаичном, времён WWI[7], блиндаже, вырытом в степях на окраине Ойкумены, в стране примитивных пейзан XVIII века, обитающих на руинах одичавшей провинции Третьей Римской империи.

Дрон улетел, и я снова остался один.

Колено потихоньку отходило, опухоль спала. Идти я мог без проблем, не прихрамывая. Главная проблема была в самом факте передвижения через море расплывшегося чернозёма, сквозь голую лесополку, имея одно лишь укрытие под рукой в виде канавы с расплывшимися стенками и чавкающей кашей на дне.

Я двинулся в сумерках, по серости. В это время происходит пересменка дневных и ночных дронов.

При хорошем раскладе это дарит до часа относительной безопасности. Полчаса минимум.

Но бывают накладки, форс-мажоры и многое ещё что бывает.

На войне нет никаких гарантий.

Никогда и никому.

Поэтому рано или поздно, но надо идти.

Я очень не хотел выбираться из блиндажа. Я будто прирос к нему.

Глядя на часы, я постоянно ставил себе отсрочку.

Пятнадцать минут. Десять. Вот сейчас покурю.

Я был голоден. Я хотел пить. Я замёрз.