Штормовое предупреждение

– Ты едешь в официальную командировку, как сотрудник одного представительства Внешторга в другое представительство. Никто не станет проверять твой багаж, досматривать и тем паче обыскивать. Я очень на тебя надеюсь.

– Как тепло сегодня. – Нина подняла бокал. – А ведь последние дни октября. В твоей Москве снег… Когда мы ещё увидимся?

– Бог даст – ещё и в Батум к тебе приеду. А нет, так здесь через месяц.

На пределе возможного

В самой Москве было холодно и суетливо, и вовсю просвечивали приметы НЭПа.

На Лубянке тоже было не жарко, но суеты поменьше, а строгости – побольше.

Артур моему появлению обрадовался, но настоящего дружеского разговора не получилось. Готовились некие перемены, но что именно – Артузов распространяться не стал. Так что я ограничился его согласием на мою поездку в радиотехнические центры: посмотреть, что и как у нас уже сделано, и прикинуть, так ли нужна поездка, со всеми сложностями и опасностями, за границу, или можно создать на месте устройства радионаблюдения за самолётами.

Все бумаги от профильного Наркомата были подготовлены заранее, так что в Москве я не задержался.

Первой и главной в списке посещений была Нижегородская радиолаборатория – в Наркомате уверяли, что в ней сейчас собрались самые «золотые головы» и самые золотые руки. Там под руководством Бонч-Бруевича вроде как вышли на самый передовой уровень технологий и как раз по моему профилю – предполагалось уже, для открытой части будущей моей легенды, что я поеду в Британию для стажировки как перспективный инженер.

Но и в Нижнем Новгороде, в массивном трехэтажном здании на Верхневолжской улице, где располагались мастерские и все лаборатории, задержался я ненадолго.

Нет, всё то, что было задумано и сделано в лабораториях Михаила Александровича Бонч-Бруевича и Владимира Васильевича Татаринова, было не только интересно, перспективно, но и «вписывалось» в мою систему, могло послужить отличной базой для разработки нескольких важных узлов.

В лабораториях Вологдина, где билась в стеклянном узилище игнитрона голубая змейка высоковольтного разряда, или у Шорина, где разборчиво, хоть и хрипато, говорил радиотелефон, было просто интересно и перспективно, хотя и не совсем по моей системе.

Проблема была в другом.

Интеллигентный умница Михаил Александрович Бонч-Бруевич был предельно и, похоже, надолго загружен подготовкой технической базы советского радиовещания. Генераторные лампы его разработки, особенно только-только собранная мощная, с водяным охлаждением, опережали едва ли не всё, о чём мне удалось прочесть в открытых специализированных и в патентных публикациях. Но и эта, и дальнейшие – Михаил Александрович рассказал о своих планах на добрые пять – семь лет – разработки конструкций генераторных и усилительных ламп предназначались для приёмной и передающей аппаратуры вещания и приёма на длинных и средних волнах. Всю нашу страну предполагалось радиофицировать – и это было уже не пожелание, а требование правительства, и только под это выделялись средства. На создание высокочастотных приборов просто не хватало ни сил, ни времени.

«А для массового производства их, – оптимистично предположил я, – потребуется ещё доброе десятилетие».

Чуть интереснее, в свете «моей системы», оказались разработки лаборатории Татаринова. Бегущая волна в антенне, придуманной и собранной Владимиром Васильевичем, могла подхватывать и СВЧ-колебания, – нужны были только правильные радиосхемы. И собственно высокочастотные колебания достаточной амплитуды. И их детекторы.

Мы просидели с Татариновым полдня, прикидывая возможные схемы, – но, в конце концов, виновато улыбнулись друг другу, поняв со всею отчётливостью, насколько всё это ещё невозможно выполнить сейчас. Нет сил, нет свободных голов, нет средств для проведения экспериментов и испытаний…

Визит к даме

На траверзе Новороссийска и до самого Адлера резкий восточный ветер вздымал нешуточную волну. Небольшой каботажный пароходик одесской компании бортовую качку переносил плохо, а его пассажиры – ещё хуже. Ближе к Гагре море и ветер утихомирились, но пассажиры – во всяком случае, Нина Лаврова, – долго ещё приходили в себя после приступа морской болезни. Даже сходя на берег в Батуме и радостно ощущая твёрдую почву (точнее, нефтебетон и брусчатку) под ногами, Нина оставалась бледнее обычного. Да ещё и непривычные запахи тропического города и перевалочной базы каспийской нефти, руд марганца и полиметаллов, и ещё бог весть чего, что отправлялось из Батума за моря…

Наверное, поэтому Нина отправилась сразу не в Представительство Внешторга, а по батумскому адресу леди Энн-Элизабет.

На звонок вышел камердинер – плечистый шотландец Джефф Макбрайд. Вышел и вдруг расплылся в улыбке, весьма редкой на его малоподвижном лице.

– Мисс Лаври! Ну наконец-то!