План Стеценко (капитан отнюдь не собирался признавать, что существенный вклад в его идею и подготовку внёс «Абрашка») предполагал, что первому заместителю, а фактически начальнику представительства Внешторга в Константинополе Борису Лазаревичу Биренсону будет передан, якобы за деньги и его содействие в оформлении разрешения на выезд в Россию, пакет важных документов. В телефонном режиме Стеценко уже договорился, что Биренсон с ним встретится и примет пакет с секретными бумагами – и на
О том, что и узнал телефон Биренсона, и осуществил предварительную договорённость с Борисом Лазаревичем не кто иной, как Канторович, говорить капитан не собирался.
А «мистер Симмонс», выслушав, резюмировал:
– Это будет скандал. Defamation.
Оржиховский тут же поддержал:
– Мягко сказано, сэр. Замначальника представительства Внешторга занимается шпионажем!
Довольный Стеценко позволил и себе ввернуть словечко:
– В России говорят «Каков поп, таков и приход».
– «Приход?» What is it? – поднял бесцветные брови резидент.
– Церковный термин, – деликатно пояснил Оржиховский. – Паства, круг верующих конкретной церкви. Это пословица, её смысл – руководитель определяет суть подданных.
– То есть раз Биренсон таков, – поддакнул капитан, – то всё это «представительство» – шпионское гнездо и им не место в порядочной стране.
– Неплохо, – согласился резидент. – Надо будет подготовить убедительный пакет документов для передачи…
– Подлинников – в фотокопиях, – уточнил бывший врангелевский полковник.
– Можно взять в консульстве… И штабе военной миссии… Но как там отнесутся к утечке информации?
– Так к большевикам документы всё равно не попадут, всё ж охранка заберёт, – поспешил развеять сомнения «мистера Симмонса» капитан Стеценко. – А турок предупредить, чтоб сразу вернули, без шума.
– Отберём только то, что турки либо уже знают, – поддержал его профессионал из бывшей «Савак» полковник Оржиховский, – либо скоро и без вреда для нас узнают непременно.
В урочный день и час
Дневное свидание с первым из агентов глубокого внедрения проходило по обычной схеме, в обеденный час в ресторации, где он по чётным дням обедал.
Но были и необходимые изменения. За столик неподалёку мы сели вместе с Игорем Златиным. И, чтобы не оставалось сомнений в неслучайности такого соседства, я, перехватив вопросительный взгляд агента, приобнял Игоря за плечи. Не слишком интимно, чтобы не вызвать неуместного предположения о грешной связи, а так, в ходе дружеской беседы и как бы в ответ на какую-то особо забавную реплику.
Намёк был понят правильно – вскоре на столик были выложены «сигнальные» монетки и сложенная треугольником бумажная салфетка.
А по пути в Торгпредство, где нам была выделена отдельная комната и где ожидал и приглядывал за нашими вещами один из Василиев (второй Василий сопровождал нас, держась в необходимом удалении, – высматривал слежку), встретился Рефат, в колоритной одежонке турецкого коробейника. По паре папирос – действительно превосходных, – мы у него взяли, а он со сдачей передал мне аккуратно сложенную восьмушку тонкой бумаги.
Это был ответ из Симферополя на мой запрос.
Абрам Моисеевич Канторович, портной, род. в 1879 г., содержатель мастерской в доме по Бондарному переулку, 6, был секретным сотрудником у штабс-капитана Михаила Стеценко, когда тот служил в контрразведке в Симферополе.
После освобождения Крыма Канторович добровольно стал сотрудничать с Крым ЧК, но давал только малоценную информацию о сионистских организациях и Бунде.
В январе 1921 г. попросил разрешения выехать в Турцию для воссоединения с семьёй.
Обращает на себя внимание, что разрешение на выезд ему и сыну-студенту, Оскару Канторовичу, дали неоправданно быстро.
Высокие сговаривающиеся стороны
Примерно в тот же час в помещении Высшего монархического союза в Константинополе, в кабинете, осенённом большим парадным портретом Николая Второго с траурной ленточкой, беседовали двое высокопоставленных руководителей.
Но разговор у их сиятельств, графов Алексея Андреевича Чернова и Бориса Петровича Орлова шёл не о высоких материях, как можно было предположить, а о весьма приземлённых: о Стеценко и Канторовиче.