Штормовое предупреждение

И сама встреча под неистовыми взглядами носатых усачей на коврах и гобеленах оказалась такой же: будто по твёрдому обоюдному решению и предварительной договорённости. Почти без слов.

Слова появились позже, когда по сердцам разлилось терпкое и сладкое, как аджарское вино, ощущение нашего единства впредь – и до конца долгого ли, краткого ли века, отпущенного нам…

Ужинали мы в английской миссии; Нина – на всякий случай спросив, не противоречит ли это моим планам, – представила меня как Алексея Яновского, инженера-связиста и своего жениха.

Светская беседа шла, естественно, на английском. От акцента я пока что не избавился, да и не слишком стремился, но фразы строил вполне прилично, счастливо избегая накладок в применении модальных глаголов.

Леди Энн-Элизабет, о которой я прежде только слышал и то немного, мне решительно понравилась. Умна и проницательна, и вовсе не бравирует своими связями и положением в британском истеблишменте. Редкие реплики в духе Оскар-Уальдовской леди Брэкнелл она подаёт не явно, а всё же заметно нарочито. В приглашении на завтрашний обед я не смог уловить ни тени высокомерия или снисходительности.

Ручки всем трём дамам – третьей была мадам Амели Дешам, – я поцеловал с искренним удовольствием.

Нина позвонила мне через два часа, когда над Батумом вошла в свои права зимняя южная ночь. Разговаривали мы, как было договорено заранее, по-русски – я был практически уверен, что телефон «гостевого номера» прослушивается и о факте английской речи сразу же будет доложено в отделение ЧК, – и в общем-то придерживались тематики личных отношений. Вот только сказала вскользь Нина, что «тётя Лиза» назвала меня джентльменом – а это у неё чуть ли не высшая похвала, – и удивляется она, с чего это и меня, и наши милые отношения так долго скрывали от неё.

Обед у леди Энн-Элизабет был подготовлен тщательно. Речь, естественно, не о сервировке, очерёдности и качестве блюд – это всё под присмотром Макбрайда выдерживалось на достойном уровне, – и не о числе перемен и размерах порций: здесь всё было весьма скромно.

За столом кроме неизбывной мадам Дешам оказалась княжна Лаура Кахаберидзе. А ещё рослый благовоспитанный господин в штатском с перстнем выпускника Кембриджа. С очень приличной подготовкой в области естественных наук и не с меньшим желанием выяснить, не является ли моя миссия по проверке городской связи прикрытием для некоего полуграмотного чекистского агента, неизвестно с чем, но наверняка с чем-то скверным посланного в Батум.

Ход мыслей леди Энн-Элизабет угадать было непросто. Не исключено, что она хотела расставить точки над і в вопросе, волнующем всех матушек-тётушек при появлении на горизонте некоего субъекта, покушающегося на дочь-племянницу-воспитанницу. Перефразируя Пушкинскую Татьяну, прояснить, кто он: ангел ли хранитель или коварный искуситель.

Впрочем, столь же вероятно, что леди предоставила возможность профессионалам, Лауре и мистеру Фергюсону (как выяснилось несколько позже – второму помощнику резидента) лично допросить этого Яновского, то есть меня, который декларировал знакомство с княжной и собственную университетскую подготовку. Ну и, в зависимости от результатов допроса, либо оградить бедняжку Лаври от происков лже-джентльмена, либо же как-то поспособствовать грядущему её семейному счастью.

Возможны были в этом всём ещё какие-то варианты, но в любом случае леди Энн-Элизабет не могла не знать, что не кто иной, как я, поручил мисс Лаври передать письма Лауре и что рассказывал о себе, что я – выученик Петербургского Политехнического, добровольцем ушедший в 1916 году на фронт. Скрывать это от «тётушки Лизы» Нину я не просил, а она и не скрывала.

С кем и как именно леди поделилась сомнениями ли, интересами в моём отношении ли, узнать было и сложно, и ни к чему.

По замыслу княжны Лауры Кахаберидзе, я должен был её не узнать (нас намеренно не сразу представили друг другу), затем промямлить нечто в своё оправдание и выдать какую-то версию, легко опровергаемую её собственными воспоминаниями.

А мистер Фергюсон собирался продемонстрировать милому обществу моё научное и техническое невежество, дабы окончательно рассеять, буде оно имелось, впечатление о моей добропорядочности.

Увы, Лауру Кахаберидзе я узнал бы, если б даже не видел её недавних фотографий в досье у Емельянова и Артузова.

Видел я её в 18-м, в конце ноября, на очередном приёме, разбавлявшем безуспешные переговоры полномочных представителей штабов: штаба экспедиционного корпуса генерала Томсона и штаба Добровольческой армии, – с правительством Грузинской Демократической Республики.