Я была удивлена, но одновременно почувствовала облегчение оттого, что он так быстро сдался.
– Наверное, завтра вечером. Поеду в спальном вагоне. Тогда в моем распоряжении будет воскресенье, чтобы разложить вещи и прибраться в квартире.
– Ты не должна жить в лондонской квартире одна. Ты не для этого создана. Ты создана для того, чтобы жить с мужчиной, иметь дом, детей. Будь я на двадцать лет моложе и в силах еще писать, я бы тебя так и представил миру – на лугу или в саду, среди лютиков, в окружении детей.
– Может быть, в один прекрасный день так и будет. Тогда я пришлю за вами, и вы приедете.
Лицо его внезапно исказила гримаса боли. Отвернувшись от меня, он сказал:
– Лучше бы ты осталась.
Мне очень хотелось сказать, что я остаюсь, но это было невозможно по тысяче причин.
– Я вернусь, – пообещала я.
Он делал огромные и трогательные усилия, чтобы взять себя в руки – откашлялся, поерзал в кресле.
– Эти твои статуэтки нефритовые… Надо, чтобы Петтифер запаковал их в коробку, и ты возьмешь их. И зеркало… Ты сможешь захватить его в поезд или оно чересчур громоздкое? Надо бы тебе машину, тогда все было бы проще. Ты возьмешь машину?
– Нет, но это не имеет значения.
– И по-моему, бюро так и не…
– И бюро это совершенно не имеет значения! – прервала я его так громко и внезапно, что Гренвил даже удивился, словно не ожидал от меня такой невоспитанности. – Простите, – поспешила извиниться я, – но это на самом деле не имеет значения. Я не могу допустить, чтобы опять начались эти ссоры из-за бюро! Пожалуйста, ради меня, не поднимайте больше этих разговоров, забудьте о бюро!
Он задумчиво смотрел на меня долгим немигающим взглядом, и я опустила глаза.
– Ты считаешь, что я несправедлив к Элиоту? – произнес он.
– Я лишь считаю, что вы с ним, наверное, мало общаетесь и ничего не рассказываете друг другу.
– Он был бы иным, если б Роджер не погиб на войне. Он из тех мальчиков, которым нужен отец.
– Разве вы не могли заменить ему отца?
– Молли не подпускала меня к нему. В нем не выработали постоянства, привычки к систематическому труду. Вечно скачет по верхам, занимается то одним, то другим. Вот три года назад гараж этот затеял.
– Тут он, кажется, преуспел.
– Да, с подержанными автомобилями. – В тоне его прозвучало безмерное презрение. – Он должен был бы стать морским офицером!
– Ну а если он не хотел становиться морским офицером?
– Он стал бы им, если б мать его не отговорила! Ей важно было удержать его дома, привязанным к ее юбке!
– О Гренвил, по-моему, ваши рассуждения старомодны и вы крайне несправедливы.
– Разве я спрашивал твоего мнения? – Он уже развеселился. Хороший спор Гренвила взбадривал не хуже укола.
– Спрашивали или не спрашивали, все равно я вам его высказала!
Тут он засмеялся и, потянувшись ко мне, ласково ущипнул меня за щеку.
– Если б только я еще писал! – сказал он. – Ты не передумала взять с собой одну из моих картин?
А я-то боялась, что он позабыл о своем предложении!
– Конечно же нет! Мне этого так хочется!
– Можешь взять у Петтифера ключ от мастерской. Скажешь ему, что я разрешил. Пойди и порыскай там, посмотри, что там есть.
– А разве вы со мной не пойдете?
И опять на лице его отразилась боль.
– Нет, – резко сказал он и отвернулся, чтобы взять рюмку с хересом. Он сидел, опустив взгляд, уставясь на свой янтарный напиток, и вертел в руках стаканчик. – Нет, я не пойду с тобой.
За обедом он сообщил новость остальным. Андреа, разозлившись, что я уеду в Лондон, в то время как она вынуждена торчать в этом мерзком и занудном Корнуолле, совсем скуксилась. Все прочие встревожились, что мне польстило.
– Вам действительно необходимо ехать? – Это спросила Молли.
– Да, действительно. Меня ждет работа, и я не могу бесконечно отсутствовать.
– Нам так приятно ваше общество!
Молли умела быть очаровательной, когда не проявляла агрессивности, защищая Элиота, и не отстаивала своих прав на него, нападая на Гренвила и Боскарву. И мне она вновь показалась похожей на хорошенькую кошечку, но теперь я знала, что в мягких и бархатистых ее лапках скрыты длинные и острые коготки и что при случае она, не колеблясь, ими воспользуется.
– Мне тоже здесь было очень приятно.
Петтифер высказался с большей прямотой. После обеда я зашла на кухню помочь ему с посудой, и он не постеснялся в выражениях.
– Что это вы вздумали уезжать, не успев приехать, расположиться, как следует познакомиться с командиром! Это дело не мое, но не ожидал от вас!
– Я вернусь. Я же сказала, что вернусь.
– Ему восемьдесят лет. Он не вечен. Как вам понравится – приехать, а его уже нет? Умер и похоронен, и на могилке маргаритки растут!
– Ой, Петтифер, бросьте!
– Конечно «бросьте» – и была такова! И что мне остается делать, как не бросить!
– У меня работа. Мне надо вернуться.
– По-моему, это эгоизм, и больше ничего.
– Вы несправедливы!
– Он столько лет не видел дочку, и вот вы приехали и пробыли здесь три дня! Хороша внученька, нечего сказать!