Штормовой пеленг

Капитан Чигринов все это видел. Когда вал прокатился над палубой и «Посейдон» стряхнул последние струи, Чигринов расслабленно провел рукой по лицу и осевшим голосом спросил по радиотрансляции:

— Боцман, все целы?

Гайдабура окинул взглядом палубу и крикнул:

— Все живы, нет?

В ответ молчание.

— Смурага! — повысил голос боцман.

— Да здесь я, здесь, — раздалось из-за редуктора, куда волной втиснуло матросов. Смурага кряхтел, вылезая.

— Чего молчишь?

— Зашибло малость.

— До свадьбы заживет, — обнадежил боцман, с тревогой глядя на море — что оно там еще готовит?

Матросы вылезали кто откуда, потирали ушибленные места, отряхивались, чертыхались, с опаской глядели на море — не идет ли новый вал?

— Курилов! Курилов, где ты? — орал боцман, силясь перекричать ветер.

— Т-тут, — недовольно отозвался рядом матрос. — Чего орать-то.

— На тебя не орать, тебя матом крыть надо! — обрадовался боцман. — Опять спишь на ходу?

— Т-тут уснешь, — заикаясь ответил матрос. — П-помяло всего.

— Ничего, тебе полезно, — успокоил его боцман. — Вместо массажа, чтобы курдюк не развивался. Боболов! Боболов! — повысил голос боцман. — Боболов, так твою растак! Кто видел этого разгильдяя?

— Он последним бежал за мной, — сказал Смурага.

— Осмотреться! — приказал боцман. — Быстренько, ребятки, быстренько, родные!

Боболова нашли за лебедкой. Он лежал без сознания.

— Живой? — с тревогой спросил боцман.

— Вроде живой, — ответил Смурага. — Дышит.

— В лазарет! — приказал боцман. — Бегом!

Матросы понесли Боболова в санчасть.

— В рубашке родился, — кивнул вслед Курилов. — Как его не смыло!

— У нас одного на «Козероге» смыло, а потом обратно на борт закинуло, — сказал Смурага.

— Ты когда-нибудь рот закроешь! — вскипел боцман. — Работать!

— У самого рот не закрывается, а на других орет, — обиделся Смурага.

— Ему по штату положено, — откликнулся Курилов, прикрываясь от ветра. — Что за боцман, если глотка пе луженая?

— Боцман! — раздался требовательный голос капитана. — Как люди? Почему молчите?

Гайдабура кинулся к динамику:

— Все живы! Боболова стукнуло малость. В лазарет понесли.

— Надеть страховочные пояса! — приказал капитан.

***

Боболов лежал в каюте один, расслабился, чего не позволял себе на глазах у других, и не сдерживал стона — боль ломила голову. «Сотрясение, поди, заработал, — подумал Боболов. — Заставь дурака богу молиться — он и лоб расшибет».

Когда судно поднималось на волну, ему становилось легче, но когда судно падало вниз, боль сдавливала голову. «Разжижились мозги, что ли, у меня?», — подумал он, устраивая голову поудобнее на подушке. Нет, пора с морем завязывать — пропади оно пропадом! — пора осесть па берегу и жить как живут-поживают все нормальные люди. Какого черта носит его по морям! Из своих двадцати шести лет он уже девять проболтался по волнам. Не окончив школы, ушел матросом на сейнер. Сначала был рыбаком, как и отец, но, сходив несколько рейсов, заскучал. Рыба да рыба, шкерка, разгрузка, погрузка — никакого просвета, молоти да молоти! Нанялся в морагентство перегонять суда. Походил, посмотрел страны, но там малый заработок. Пошел в спасатели — денежно и интересно. Не прокиснешь. И вот уж третий рейс он на «Посейдоне». Команда ничего, а кэп классный, таких поискать...

В каюте было тихо, уютно, и блаженно-расслабленное тело отдыхало. Но в голове стояла боль: она то приливала горячей ртутью, то отпускала. Постепенно он приноровился, держал голову руками на весу и от этого было полегче.

Он задерпул шторку сбоку и оказался в маленьком уютном мирке, ограниченном сверху Славкиной койкой, с одного боку — шторкой, с другого — переборкой, на которой была приклеена фотография девушки. Мирок этот был освещен теплым матовым светом коечной лампочки над головой. «Вернемся — женюсь», — подумал Боболов, глядя на улыбку девушки.

За бортом ревело море, и на палубе творилось черт знает что, а он лежал в тепле и блаженствовал. Попытался придремнуть, но не получилось.

Судно качало как на качелях. Когда оно летело вниз, холодок подсасывал под ложечкой. Боболов скорее умер бы, чем признался, что болтанку переносит с трудом. Но он пересиливал себя и никогда не показывал, что страдает во время шторма. Если кто-нибудь узнал бы об этом, несказанно удивился.

Нет, бросит он к черту эти моря! Хватит с него! На берегу не пропадет. Подастся куда-нибудь в ансамбль. На гитаре он виртуоз. Боболов усмехнулся, представив себя с гитарой на эстраде ресторана.

Судно резко качнуло, и боль в голове опять накатила горячей волной.

Стиснув зубы, он сдержал стон, подумал: «Ну, достается ребятам!» На душе почему-то стало нехорошо, стыдно. Он тут в тепле разнеживается, а они там уродуются...

***

Освещенную прожекторами «Посейдона» беспомощную «Кайру» терзали волны. Капитан Чигринов не опускал бинокля. Нос «Кайры» ушел в воду по самую палубу, видать, полный трюм набрали. Крен на правый борт градусов тридцать. И сидит, по всей видимости, на камнях прочно. Надо высаживать аварийную группу, заделывать пробоину, откачивать воду и уж потом стаскивать с камней.