Штормовой пеленг

В первый же день их застал в лесу веселый июньский ливень. И они побежали. И хотя она с детства знала все тропинки и дорожки вокруг дворца и в лесных графских угодьях, они все же заблудились. Где-то рядом, за деревьями гудели автобусы, там проходило шоссе, но они никак не могли выбиться на дорогу и бежали под проливным дождем по высокой траве, по каким-то лопухам, напоролись на заросли малинника. Модная длинная юбка мешала ей, цеплялась за кустарники, холодно прилипала к коленям. Они остановились под густой елью, и она призналась, что не знает, куда идти. «Если бы вы были у меня штурманом, в следующий рейс я бы вас не взял», — улыбнулся Чигринов и, сняв с себя форменную куртку, накинул ей на плечи, а сам остался в тонкой белой рубашке. Она испугалась, что он простудится, и просила его тоже прикрыться курткой, ее хватит на двоих. Под курткой он стал целовать ее мокрые щеки, мокрые ресницы...

Вместо одного дня они провели у ее матери пол-отпуска. Она была счастлива, а мать все вздыхала, спрашивающе глядела на дочь, а когда выспросила все о нем, с горьким сожалением сказала: «Что ж, не смогла найти неженатого-то?» — «Не искала», — счастливо ответила она. «Ну, дай-то бог! — вздохнула мать. — Я тебе, конечно, не указ. Только гляди, дочка, как бы его обратно к детям не потянуло — родная кровь. Тогда как?..»

В каюту вошел Славка. Луч фонарика пошарил по переборкам, высветил африканские страшилища, метнулся в сторону и остановился на ее лице.

— Вода больше не прибывает, — ответил Славка на ее спрашивающий взгляд.

Анна Сергеевна сделала вид, что поверила, и сказала:

— И море вроде потише стало.

Славка прислушался, что творилось за бортом, и понял, что она тоже хочет успокоить его. Хотя ветер вроде бы действительно стал слабее.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он.

— Спасибо, ничего. Трясет только. — И, стараясь скрыть тревогу в голосе, спросила: — Почему они не идут? Потеряли нас?

Она сказала то, о чем все время думал и он.

— У них локаторы. Потерять они не могут.

— Да, да, — согласилась она. — Он должен нас найти.

Славке стало неприятно, что она упомянула отца.

В каюте наступило неловкое молчание.

— Есть хотите? — спросил в темноте Славка. Он выключил фонарик, берег батарейки.

Есть она не хотела.

— Вот... я принес, — неуверенно сказал Славка. — Согреетесь. Давайте налью. Я кружку принес. В столовой взял.

— Налей, — согласилась она.

В темноте послышался стук горлышка бутылки о кружку.

Она выпила, обожгла горло, на миг задохнулась. «Ром, кажется, — подумала она. — Конечно, капитан Щербань должен пить гавайский ром и курить кубинские сигары».

Анна Сергеевна почувствовала, как тепло, разлившееся по телу, расходится по рукам и ногам; Стало действительно теплее.

— Хлеб вот здесь, с маслом, — сказал Славка. — И мясо. Холодное, правда.

— Нет, Слава, не хочу.

У Анны Сергеевны потеплело на сердце от Славкиных эабот. Хороший мальчик! Ершист, грубоват, но это от застенчивости.

Впервые она позавидовала Надежде Васильевне. Сама она никогда не имела детей и только сейчас по-настоящему поняла, как это плохо. Анна Сергеевна редко думала о Надежде Васильевне. Но сейчас она думала о том, как тяжело матери там, на берегу. Она должна знать, что случилось с сыном, капитан обязан докладывать на берег обо всем.

— А я поем, — сказал Славка.

— Поешь, конечно, поешь. Может, и выпьешь? Согреешься.

— Нет, не хочу.

— Ну и правильпо, — одобрила она и прикурила мятую отсыревшую сигарету.

В каюте приятно запахло дымом.

Славка услышал, как она закашлялась.

— Там постель, — сказал он. — Одеяла есть. Давайте я вас накрою.

— Накрой, — согласилась она.

Славка на ощупь прошел в спальню капитана, принес одеяло.

— Зачем вам здесь лежать? Идите туда, там удобнее.

— Нет, — отказалась Анна Сергеевна. — Я лучше тут.

Славка накрыл ее одеялом.

— Еще одно одеяло есть, — сказал он.

— Ты сам накройся. Замерз, наверное?

— Есть немного, — сознался Славка.

***

Повиснув на подкильном конце, Грибанов пилил и пилил стальной трос. Главное сейчас — одолеть этот проклятый трос. Григорий Семенович тяжело дышал. Левая рука, которой он держался за канат, онемела. Канат постоянно дергало — «Посейдон» то подскакивал на волне, то ухал вниз.

— Петя, дай-ка воздуху побольше.

Шебалкин повернул вентиль баллона со сжатым воздухом и увеличил подачу. В шлеме загудело. Воздушная струя ударила в щиток и, обтекая лицо, приятно холодила щеки. Григорий Семенович, на минуту прекратив пилить, жадно хватал ртом пресный, пахнущий резиной воздух. Невыносимо болело сердце. Сейчас бы валидол под язык и полежать на диванчике.

Григорий Семенович нашарил трос, определил, что несколько прядей уже перепилено — проволочные каболки остро топорщились. Еще немного, и можно рвать лебедкой.

«Ну, начнем...» И снова, держа одеревеневшими пальцами пилку и чувствуя, как вода проникает в слабую манжету водолазной рубахи и что свитер уже мокрый до плеча, Григорий Семенович начал пилить. Каждое движение рукой болью отдавалось в груди. «Успеть бы...» — мелькнула мысль.

Дело все же двигалось. Ощупав подпиленный трос, Григорий Семенович сказал: