Штормовой предел

— Мы скажем о вас нашему вождю Гафун-паше, а он уже передаст все султану! Как решит Осман-Махмуд, так и будет! Наши же услуги стоят тридцать долларов!

Арабам отсчитали просимые деньги, и Чириков принялся писать письмо в Аден с просьбой о помощи. Парламентеры тем временем горстями поглощали предложенный им к чаю сахар.

А на берегу собрались уже сотни их соплеменников. Видя гибнущее судно, они волновались и размахивали руками. Наконец несколько арабов кинулись к бывшему у берега вельботу и устремились, подтягиваясь на перлине к пароходу, в надежде поживиться. Однако первый же налетевший бурун опрокинул и утопил вельбот. С воплями арабы доплыли до берега. Одного из них, тонувшего и громче всех вопившего, спас, бросившись в воду, матрос Луйберг.

Чириков выскочил на палубу. Он был в ужасе. И было от чего! Мало того, что арабы утопили вельбот, но последний пошел ко дну, запутав перлинь на самой середине переправы. Дорога к берегу для спасения команды оказалась отрезанной! Надо было как можно скорее отцепить затонувший вельбот от провисшего каната.

Из воспоминаний очевидца: "Положение было ужасно! Каждую минуту мы ожидали, что бушующие буруны повалят пароход, затопят провизию, вещи, заготовленную воду и все для нас необходимое. Наконец, муссон мог сделаться свежее и лишить нас возможности в несчастную минуту съехать на берег. Понятно, что такое угрожающее положение повергло всех в тревожное состояние… Видя это, один из пассажиров (это был мичман Миклуха) предложил свои услуги освободить перлинь от вельбота и, получив согласие командира, бросился вплавь с острым ножом, отрезал запутанный вельбот и тотчас отправился плыть к берегу, так как следовавшая за ним шлюпка не могла принять его к себе. Через пять минут он благополучно добрался до берега".

На месте причаливания мичман Отт выставил караул из матросов, и с этого момента переправа уже действовала непрерывно. К вечеру все было благополучно завершено. Однако пришла новая беда. Около лагеря "московцев" скопилось несколько сотен аборигенов, которые норовили утащить все, что плохо лежало: всевозможные вещи, продукты и прочее. С каждой минутой арабы становились все назойливее и вскоре уже пытались отбирать продукты силой, угрожая кривыми ножами. Пришлось подле имущества выставить еще один караул во главе с мичманом Фришем.

До самого позднего вечера переправляли на берег пассажиров и продовольствие. Дело продвигалось медленнее, чем хотелось, потому что вельбот сильно заливало водой и каждый раз ее приходилось подолгу вычерпывать. С берега за этой работой наблюдали туземцы, которых с каждым часом становилось больше и больше. Казалось, что все окрестные племена, узнав о гибели парохода и почуяв добычу, поторопились прибыть к месту крушения. Естественно, с собой у них не было ни воды, ни продуктов, а потому они все нахальнее обращались к спасшимся, жестами выказывая свое желание есть и пить. Арабов-кочегаров туземцы уговаривали перейти на их сторону, всячески угрожали им.

Чем больше становилось арабов на берегу, тем с большей наглостью бросались они на вещи и продукты команды. Вместе с матросами от грабителей отбивался и Миклуха. Не раз и не два его тяжелый кулак достигал цели. Лязгали челюсти, вылетали зубы, и арабы отбегали в сторону, чтобы спустя минуту снова бросаться на добычу.

Выгрузка между тем продолжалась: по пояс в воде, преодолевая сопротивление прибоя, люди переносили на своих плечах все, что могло пригодиться им на берегу. Понятно, что немало вещей оказалось испорченными, а многое и разграбленным.

Вскоре с берега к Чирикову пришло известие, что бывшие у него на борту арабы отказались передавать обещанное письмо, заявив, что скоро к месту крушения прибудет местный паша и он сам уже решит, что следует делать. Бывшие в команде несколько арабов-кочегаров при этом с испугом говорили, что их соотечественники, скорее всего, вначале ограбят команду и пассажиров, а потом всех перережут.

— Так у нас случается всегда! Пощады не будет никому, разве что женщин заберут в гаремы, а детей в рабы! Надо скорее уходить из этих мест! — плакали они офицерам.

Чириков и сам видел, что дело худо. Толпы на берегу делались все воинственнее. Среди арабов становилось и все больше вооруженных людей, они явно что-то замышляли. Вот-вот могла начаться настоящая резня немногочисленной охраны лагеря и свезенных на берег пассажиров. То, что творилось на душе у Чирикова, представить несложно. Потеря вверенного ему океанского судна и миллионного груза, ответственность за жизнь людей — все это ложилось только на него одного.

— Надо оставлять пароход! — решился наконец Чириков и велел офицерам и матросам: — Забрать все оружие! Сухари и воду в шлюпку! Будем пробиваться берегом к Адену!

Как и положено капитану, "Москву" Чириков покинул последней шлюпкой, несколько раз оглянувшись на обреченное судно.