Штормовые времена

– Генриетта никогда ничего обо мне не знала. Почти ничего. Она знала, что я занимаю завидное место в большой судоходной компании. Я женился слишком молодым, но работал не покладая рук. Я хорошо разбирался в цифрах. Меня ценили на службе. Наши друзья, то есть друзья моей жены, говорили, что я хороший муж и отец. В этом не было ничего удивительного. Меня хорошо к этому подготовили. А она не оставляла меня в покое. Опрятность, порядок, жизнь, выверенная до мелочей – вот что было ее целью с утра до вечера. Это, и приобретение новых вещей. Только мы покупали одно, как она уже стремилась к другому. Стекло, серебро, ковры, портьеры, одежда – и все требовалось содержать в идеальном порядке. Никаких собак. Две служанки, когда я уехал, было уже две, постоянно что-то мыли и убирали. Но если бы она занималась этим спокойно. Она ничего не делала спокойно. Она говорила не переставая. Она могла часами рассказывать о каких-то банальных светских победах или поражениях или об оплошностях служанки. Если она молчала, то лишь потому, что впадала в холодную ярость, а я не мог этого выносить. Я либо ссорился с ней, чтобы вывести ее из этого состояния, либо кротко уступал. Видите ли, ее характер сильнее моего.

– А маленькая девочка? – спросила Аделина, стараясь соотнести Уилмота с новой картиной.

– Она не маленькая девочка, – раздраженно ответил он. – Это большая девица без всяких привязанностей, невеликого ума. Ее мать была убеждена, что Хэтти унаследовала мои музыкальные способности. Она брала уроки музыки и вечно выстукивала одну и ту же пьесу, всегда с одними и теми же ошибками. Жена вечно болтала, но Хэтти говорила редко. Она просто сидела и смотрела на меня.

– Верно, странная жизнь у вас была, – сказала Аделина. – А что случилось потом?

– Я прикладывал к работе все большее усердие. Меня повысили. Я стал больше зарабатывать, но сумел сохранить это в тайне. Я стал заговаривать с ней о Востоке и о том, как мне хочется туда попасть. При этом я планировал уехать на Запад. Она не могла понять моей внезапной разговорчивости. Моя болтовня ей ужасно докучала. Хэтти же лишь сидела, уставившись на меня, и постоянно сосала леденцы с гвоздикой. Когда я думаю о ней, то вспоминаю запах гвоздики.

– Ах, вам следовало оставаться холостяком! – воскликнула Аделина.

– Это сделало бы меня невосприимчивым к запаху гвоздики? – саркастически спросил он.

– Думаю, вы не приспособлены к семейной жизни. Не то что мой отец. Ему безразличны и запахи, и то, молчит женщина или говорит. У него есть привычка к браку.

– Честное слово, – воскликнул Уилмот, – можно подумать, что вы сочувствуете моей жене!

– Она нуждалась в хорошей взбучке, которая выбила бы из нее дурь. Она была некрасива или хороша собой?

– Хорошенькая, – хмуро ответил он.

– Она следила за собой?

– Да.

– А Хэтти? Хорошенькая?

– Как пудинг с салом.

– На кого же она была похожа?

– На отца моей жены. Он все время нюхал табак, и тот вечно был рассыпан по его жилету.

– Вот, опять вы замечаете мелочи! Возможно, у вас имеется писательский талант.

Уилмот покраснел.

– У меня есть слабые надежды на это.

– Не позволяйте им упасть в обморок! – призвала его Аделина. – Пусть окрепнут! Я не верю в слабые надежды. Не слабые надежды привели меня к Филиппу.

Упоминание имени Филиппа отбило у Уилмота порыв к откровенности. Он почувствовал присутствие Филиппа в комнате и сухо сказал:

– Мне не следовало все это вам рассказывать.

– Почему же нет? Для чего еще нужна дружба?

– Вы меня презираете.

– Могу ли я презирать своего друга? Вы единственный мой друг в этой стране, Джеймс Уилмот. – Она говорила нежно, щадя его честолюбие. Затем быстро добавила: – Но это ваше настоящее имя?

Он кивнул.

– Вы уверены, что вновь не лжете? – Она ласково улыбнулась ему, словно вытягивая из него правду.

– Я это заслужил, – сказал он. – Но сейчас я говорю вам правду. Возможно, когда я сбежал от нее, мне следовало сменить имя.

– Сбежали! Тем лучше для вас! Как я рада, что вы оставили эту сварливую женщину. Как это случилось?

Он ответил не сразу. Поразмыслил, припоминая прошлое. Потом спокойно сказал:

– Пять лет я знал, что это сделаю. Но решил не оставлять ее в нужде. Могу сказать, что я не щадил себя. Все пять лет я не чувствовал ничего, кроме усталости и напряжения. Наконец я добился того, чего хотел. У нее появился дом, приличный доход. Я переписал все на ее имя. Затем написал ей письмо, где сообщал, что уезжаю на Восток, чтобы провести там остаток своей жизни, и что она никогда больше обо мне не услышит. Я взял в конторе отпуск на неделю, чтобы съездить в Париж. Купил билет до Парижа, затем добрался до Ливерпуля, сел на пароход до Ирландии, а остальное вы знаете… Как вы думаете, она не сможет меня выследить?

– Никогда. Она никогда вас не выследит. Но… жаль, что вы не сменили имя.