Штормовые времена

Разносились эхом удары лесорубов по стволам. Топорами и секачами с длинными рукоятками они вырубали молодые деревца и подлесок. Затем перешли к деревьям. Большие пни и длинные корни были выкопаны. Росли кучи срубленного кустарника. Деревья, оставленные для украшения участка, раскинули ветви в гордой безопасности. Блестящие топоры их миновали. Теперь между ними мог проехать экипаж, запряженный парой лошадей. Участок приобрел вид парка. Позднее вокруг парка раскинутся поля, их распашут и засеют, разобьют сады. Аделина увидела Филиппа в новом свете. Он, всегда следивший за нарядами, почти денди, возвращался в поместье Вонов в грязных сапогах, мятой одежде и с исцарапанными колючками руками, искусанный мошкой и комарами. Он сильно загорел. Все спортивные упражнения и игра в поло в Индии, вместе взятые, не так закалили его, как такая жизнь. Но вечерами он снова представал лихим гусарским капитаном, любезным с соседями, должным образом предупредительным с миссис Вон. Перед сном он шел на веранду и выкуривал последнюю сигару.

Дэвид Вон порекомендовал сведущего архитектора. В округе была принята простота архитектуры, но Уайтоки хотели, чтобы их дом стал самым внушительным. Не претенциозным, но привлекающим внимание, с красивыми фронтонами и большими трубами. Волнующим моментом стало снятие дерна для фундамента. Бригадир вручил Аделине наточенную лопату. Дерн был уже размечен и взрыхлен. Она потерла ладони, схватилась за древко, поставив ногу на лопату, обвела собравшихся лукавым взглядом и глубоко всадила ее в суглинок. Аделина пригнулась, поднатужилась, но дерн не поддавался.

– Боюсь, что это очень тяжело, – пришел на помощь бригадир. – Я его еще немного подкопаю.

– Нет, – отрезала Аделина, покраснев.

– Поднажми! – добавил Филипп.

Так она и сделала. Дерн ослабил сопротивление и поддался. Аделина торжествующе подержала его на лопате, затем перевернула. Начало стройке было положено.

Филипп восхищался работниками. Они трудились изо всех сил, с хорошим настроением и при ужасной жаре, и при изнуряющей влажности. Лишь во время грозы или ливня они прятались в сооруженном ими деревянном укрытии. Ньюфаундленд Неро каждое утро прибегал на стройку вместе с Филиппом. Он так плохо переносил жару, что Филипп как-то поставил его между колен и постриг так, что пес стал похож на огромного пуделя.

Уилмот сдержал слово и сбрил бакенбарды. Когда он, чисто выбритый, предстал перед Аделиной, та с трудом его узнала. Он стал выглядеть интересно и благородно, проявились контуры его лица, что в сочетании с голодным затравленным взглядом казалось почти романтичным.

– Как вы изменились! – воскликнула она.

– Хорошо выглядеть не всегда одинаково, – лаконично ответил он. – Наверное, я выгляжу еще менее привлекательно. Красота – не моя сильная сторона.

– Кому нужна красота в мужчине?

– Вам.

– Мне? Филипп оставался бы для меня тем же, даже если бы у него был курносый нос и не было подбородка.

– А теперь вы говорите чепуху, миссис Уайток.

– Какой вы строгий! Кстати, вы можете называть меня просто Аделиной.

– Это было бы совсем не то.

– В этой-то глуши?

– Здесь уже закрытое общество со своими традициями.

– А как же ваша хижина, дом и болото?

– Это мой собственный угол. В нем я всегда называю Вас АДЕЛАЙНОЙ.

– Пожалуйста, не надо говорить Аделайна. Я привыкла к АДЕЛИНЕ.

– Полагаю, что именно поэтому я говорю Аделайна.

– Какой вы сварливый! – воскликнула она. – По-моему, хорошо, что вы не женаты.

Он слегка покраснел.

– Но, может быть, женаты? – улыбнулась она.

– Нет, – чопорно ответил он. – И благодарю Бога за это.

Она кокетливо улыбнулась.

– Рада, что это не так, – сказала она. – Я бы невзлюбила вашу жену. Вы из тех мужчин, что выбирают женщин, мне неприятных.

– Будь у меня возможность, я бы выбрал вас.

Они сидели на груде свежесрубленных бревен в пределах видимости и слышимости рабочих. Но его слова создали для них отдельное пространство, выделенное, словно парный портрет в картинной раме. Они сидели, прислушиваясь к звону топоров и стуку лопат, вдыхали смолистый запах бревен, но они больше не принадлежали этому месту. Они смотрели прямо перед собой, и, если бы они действительно стали фигурами на портрете, можно было сказать, что их взгляд следует за тобой повсюду.

Неро лежал у ног Аделины. Она положила руку ему на макушку и, ухватив за жесткую вьющуюся шерсть, мягко покачала его голову. Пес терпел унижение лаской с невозмутимым величием.

– Вы так говорите, – пробормотала она, – из-за этого места. Оно делает человека более эмоциональным.

Он пристально поглядел на нее, и она заметила, что губы его дрожат.

– Вы сомневаетесь в моей искренности?

– Вы не можете отрицать, что иногда изъясняетесь… странно.

– Ну, в этом нет ничего странного. Большинство мужчин сказали бы то же самое.

– Но вы видели меня в настоящем гневе.

– Я же не говорю, что вы идеальны, – раздраженно ответил он. – Я говорю…

Он замолчал.

Аделина улыбнулась и посмотрела на него почти нежно.

– Вы смеетесь надо мной! – горячо воскликнул Уилмот. – Вы вынуждаете меня пожалеть о том, что я сказал.