Штрафбат для Ангела-Хранителя. Часть третья

И растворилась в воздухе до срока,

А срока было сорок сороков.

И чудаки, ещё такие есть,

Вдыхают полной грудью эту смесь.

И ни наград не ждут, ни наказанья.

И думая, что дышат просто так,

Они невольно попадают в такт

Такого же неровного дыханья.

Я поля влюблённым постелю,

Пусть поют во сне и наяву, я дышу,

И значит я люблю, я люблю, и значит, я живу.»

С пересохшим горлом, почти не дыша, Андрей жадно наблюдал за рождением новых и новых строк на листке бумаги…

«И вдоволь будет странствий и скитаний,

Страна любви – великая страна.

И с рыцарей своих для испытаний

Всё строже станет спрашивать она.

Потребует разлук и расстояний,

Лишит покоя отдыха и сна…

Но вспять безумцев не поворотить,

Они уже согласны заплатить.

Любой ценой – и жизнью бы рискнули,

Чтобы не дать порвать, Чтоб сохранить

Волшебную невидимую нить,

Которую меж ними протянули.

Свежий ветер избранных пьянил,

С ног сбивал, из мёртвых воскрешал,

Потому что если не любил,

Значит, и не жил и не дышал…»

Карандашик замер на мгновение, как будто размышляя над чем-то, и быстро приписал только одну строчку:

Владимир Высоцкий.

После этого он вдруг взвился в воздух и ловко прыгнул Андрею в нагрудный карман гимнастёрки. Андрей схватил листок со стола, ещё раз жадно пробежал глазами написанные строки… С колотящимся сердцем Андрей сел на койку. Внезапно, буквально в течении одной секунды, прямо над столешницей воздух сгустился, раздалось негромкое «чпок!» и прямо из воздуха появилось небольшое бледно-розовое яблочко. Яблочко лежало на столе, маленькое, аккуратненькое, и всё прямо таки светилось изнутри каким-то нежным, тёплым светом. Трясущейся от возбуждения рукой Андрей потянулся к яблочку. И тут же отдёрнул руку – казалось, что вот сейчас, как в сказке, там где лягушка превращается в красу-девицу, это волшебное яблочко прям сей секунд обернётся… обернётся… Его прошибло холодным потом. Агнюша, милая, это что, загадка такая мне от тебя?

Где-то в глубине головы родился тихий-тихий смех, и тоненький знакомый голосок промолвил: «Это подарок, ешь!»

Андрей взял яблочко в руку, поднёс к лицу, вдохнул дивный аромат, и откусил половинку. Внутри яблочка не было семечек! Сладостный обморок охватил всё его существо – он не помнил, как сунул в рот вторую половинку яблочка, как бухнулся на кровать. В голове ещё раз прокатился серебренными колокольчиками её смех, и она что-то тихо-тихо ему сказала. Из всей короткой фразы он разобрал только одно слово: «Жди».

Долго сидел, тупо смотря на стол, как будто там должно было случиться ещё одно чудо. Но стол стоял, коптилка, чуть потрескивая фитилём, скудно освещала квадрат грубо сколоченного стола. На душе вдруг стало спокойно-спокойно, Андрей широко улыбнулся своим мыслям, сглотнул, глубоко вздохнул, аккуратно свернул адресованное ему послание, и бережно положил его в нагрудный карман гимнастёрки. После этого затушил коптилку, наконец-то разделся, и упал головой на куцую подушку. И уже засыпая, одними губами произнёс:

– Спасибо, родная.

Ответом ему был жаркий поцелуй в губы. Мгновенно проснувшись, и ошарашенный этим ощущением, он ещё несколько минут, борясь со сном, таращился в темноту.

А за окном ритмичным хором цвиркали цикады…

Глава 24 . Броня крепка.

По броне снаружи что-то забухало, завозилось, потом в открытый командирский люк с шумом ввалился младший лейтенант Петя Топорков. С шумом и грохотом посыпался на своё сиденье. С лёгким шорохом на пол боевого отделения с его сапог посыпались маленькие комочки сухой земли. Какое-то время он молча и горячо сопел – видать, бежал к своему танку сломя голову.

Первым не выдержал наводчик, Сашка Смирнов:

– Ну чё, командир, не томи, что сказали-то?

– Что сказали, что сказали… – буркнул он, – сигнал к атаке – зелёная ракета. Сидим, ждём.

– Задача?

– Как обычно. В полутора километрах от нас, за перелеском, село. Задача – ударить, захватить, и удержать. Вчера его уже брали. Да только гансы к вечеру технику подтянули, и наших из села выбили. Комбат так и сказал – отбить любой ценой! Так что ждём.

И он полез обратно на броню, под августовский зной. Через некоторое время свесился головой обратно в люк:

– Слышь, Паш! Ты тоже смотри!

– Угу… – буркнул мехвод.