Очнулся Паша от дикой, обжигающей боли в ноге. Звенело в ушах, нестерпимо воняло жжёной железной окалиной. В верхнем броневом листе зияло окаймлённое малиновым цветом раскалённого металла отверстие от прилетевшего снаряда, вокруг плавали клубы сизого, удушливого дыма. В ноздри бил смрад горелого машинного масла. Из порвавшегося брезентового мешка-гильзосборника высыпался десяток пустых, похожих на большие карандаши, гильз. Паша попытался обернуться, чтобы посмотреть назад – на него из сумрака навалилось что-то тёплое, мягкое и податливое. Но уже явно не живое. Проморгавшись, Паша увидел, что это кровоточащее безголовое тело радиста-стрелка.
– Горим! – хрипло выкрикнул он, не слыша своего голоса – в ушах был только звон. Оттолкнув тело убитого товарища, попытался открыть свой люк. Ничего не получилось – люк намертво заклинило. Паша сполз спиной на свою сидушку, и раскорячившись, упёрся ногами в люк, пытаясь отжать его хотя бы таким способом. Ничего не получилось!
Крутнулся на своём сидении, развернулся лицом назад: в боевом отделении было кладбище тел товарищей – никого живого. Из моторного отсека, наверх, в башню, выхлёстывали языки пламени, отсекая возможность выхода из башенных люков. Всполохи огня освещали боевое отделение, которое быстро наполнялась клубами густого дыма. Отбросив чью-то оторванную ногу в сапоге с пола, и разметав движением руки катающиеся по полу отстрелянные гильзы и выбитые из укладки диски для курсового пулемёта, Пашка попытался открыть нижний люк в днище. Срывая ногти, открутил гайки, свернул в сторону задрайки, толкнул люк вниз. Но приоткрыть его смог только на пару сантиметров, никакого просвета под днищем не было – только глина и песок. Танк, закапывая остатки батареи, плотно сел этим участком днища на грунт. Прорваться наверх, к башенным люкам тоже не было никакой возможности – в тесном боевом отделении тела убитых стрелка-радиста, командира, наводчика и заряжающего, и уже бушующий в башне огонь создавали непреодолимое препятствие.
А огонь разгорался всё сильнее и сильнее, подбираясь к снарядам на полу боевого отделения… Пашу сотрясал страшный кашель, невыносимо саднило в горле – удушливый смрад уже плотно заполнил всё боевое отделение.
Завыв от безысходности, Пашка снова уставился на ненавистный люк мехвода. Окончательно распалившись, со злобой, не жалея себя, и разбивая руки в кровь, саданул по нему из всех сил. Никакого результата! Заклинило! Намертво заклинило немецким снарядом!
И вдруг что-то ощутимо толкнулось у него в кармане! Как-то сразу, как проблеск молнии, пришло понимание – это ОН, тот самый нож, подаренный ему в прошлом году Агнюшей-Пичугой! Как утопающий хватается за последнюю соломинку, как за последнюю свою надежду, Паша схватился рукой за рукоять ножа – руку тут же пронзили тысячи ледяных электрических иголочек. Паша рывком выдернул его из ножен – и остолбенел: вместо привычного лезвия перетекая, и завораживая глаз, текла живая струя мерцающего, ощутимо опасного тумана!
Пашка тяжело и хрипло дышал, пару секунд смотря на нож, как на последнюю надежду. И вдруг… стиснув зубы, и издав нечленораздельный рык, занёс нож над плечом, целя в броню перед собой, чуть выше и левее заклинившего люка!
– А-а-а! – выхрипнул он с надрывом и с неистовой силой вонзил нож в уральскую броню!!
Это был удар ВЕРЫ. Он истово поверил в то, у него всё получится. А иначе, зачем Пичуга подарила ему этот чудо-нож?!
Нож проткнул 45 миллиметров закалённой брони, как кусок сливочного масла! Пашка, тараща широко распахнутые глаза, сделал рывок рукой в сторону:
– И-ы-ы-х!!! – и нож легко, почти без усилий, сделал в ней длинный, 70-сантиметровый разрез!
Глядя расширенными глазами перед собой, Пашка выдернул всесильный нож из брони, и воткнул его снова, и снова провёл им вдоль кромки люка мехвода, сделав второй разрез, теперь уже вниз, справа от люка! И снова – как в кусок масла!!
Ещё удар! И снова рывок: ещё один разрез в броне сверху-вниз, теперь слева от люка! Четвёртый удар, снова рывок ножом!!! Ещё один сквозной рез! Снизу, под люком.
Дымная, струящаяся полоса всё разрезающего, не знающего преград, живого тумана схлопнулась, и превратилась в обычное, 10-сантиметровоек стальное лезвие…
Кровь стучала в горле и черепной коробке, грозя её разорвать изнутри. Тяжело и судорожно дыша, и держа в руке чудо-нож, Пашка секунду завороженно смотрел на вырезанный им в броне квадрат по внешнему контуру заклинившего люка мехвода. Затем упёрся спиной в свою сидушку и толкнул люк обеими руками… скрежеща металлом об металл, квадрат весом в сотню килограмм с заклинившим люком по центру, как-бы нехотя сдвинулся со своего места, и… вывалился наружу! Снопы яркого света ударили по Пашкиным глазам.
Цепляясь за гладкие и блестящие полированным металлом края прорезанного в 45мм броне отверстия, Пашка, ошалевший от счастья и в клубах удушливого дыма, вывалился наружу…
Глава 25. Рейхстаг.
– Да давай, проезжай уже! – напирали и вопили сзади. Бибикали клаксоны, матерились водители.