Штрафбат для Ангела-Хранителя. Часть вторая

— Да про что же вам спеть? Про Победу уже спела! — она опять мягко улыбнулась.

— А про комбата, — вступил в разговор молчавший до сих пор ротный Леонов, — давай, а? Знаешь такую песню?

— Да что про комбата-то?! — нахмурился капитан, — я что, особенный?! Я — такой же, как все. Тут и без меня всё крутится, вертится. Весь батальон — геройский, трусов нет! Все, как один упёрлись, и победа стала наша! Если уж петь, то про всех. Давай про всех!

Агния усмехнулась, опять накинула на плечи ремни:

— Хорошо. Про всех, так про всех. Песня называется: «Мы вращаем землю».

— А, знаю! — подал голос ротный, — это про, что «крутится, вертится шар голубой»?

— Почти, — Агния улыбнулась и покачала головой, — но эта песня про другое.

И она начала:

— «От границы мы землю вертели назад -

Было дело, сначала.

Но обратно её закрутил наш комбат,

Оттолкнувшись ногой от Урала!»33

Бойцы, только что, менее суток назад, неимоверным усилием отстоявшие это село, затаив дыхание, ловили каждое её слово. Кто-то хмурился, кто-то сглатывал ком, подкативший к горлу, а она всё пела и пела:

— «Здесь никто б не нашёл,

даже если б хотел Руки кверху поднявших.

Всем живым — ощутимая польза от тел:

Как прикрытье используем павших…»

Андрей вслушивался в слова песни, узнавая уже знакомую ему подачу мысли полюбившегося ему поэта из будущего: «да, да, да, точно — это Высоцкий. А та первая песня — явно не его. Это кто-то другой был».

«…Я ступни свои сзади оставил,

мимоходом по мёртвым скорбя,

шар земной я вращаю локтями,

от себя, от себя.

Кто-то встал в полный рост и,

отвесив поклон

Принял пулю на вздохе,

Но на Запад, на Запад ползёт батальон,

Чтобы солнце зашло на Востоке.

Животом — по грязи,

дышим смрадом болот,

Но глаза закрываем на запах.

Нынче по небу солнце нормально идёт,

Потому что мы рвёмся на Запад!..»

Пока она пела, в горницу набилось народу — не продохнуть. Все бойцы, что так или иначе находились неподалёку, услышав игру на аккордеоне, и песню, дерущую за те самые струнки души, которые есть у любого человека, гурьбой набились в дом, чтобы послушать импровизированный концерт. Стояли в горнице, кто не поместился — остались в коридоре, заглядывая поверх голов. Даже в окне, как пучок редиски, торчал пяток лиц.

Когда Агния закончила, наградой ей были дружные аплодисменты.

— Эх, тебе бы перед ранеными такой концерт давать! — воскликнул Сергей Леонов, — от таких песен у них и раны быстрее затягивались бы! Давай туда, к раненым, сыграла бы ты им, а?

— Ну, что вы, — засмеялась Агния, — такие песни им не стоит петь. Не надо заставлять их заново переживать то, что принесло им столько страданий. Я им лучше про землянку спою, про синий платочек.

— А давай про землянку, давай про синий платочек! — разом все загомонили, задвигались. Поток сильных мужских тел, пахнущий порохом, землёй, потом и махоркой, закрутил Агнию, подхватил её вместе с аккордеоном, и с топотом вынес на улицу.

— Андрюша, меня уносят! — из коридора послышался её удаляющийся голос. Андрей, хапнув в руку свой шлемофон, подхватился и рванул во след. Через полминуты горница была почти пуста. Уже с улицы было слышно, как Агния, дурачась и хохоча, кричала:

— Ох, Андрюша, догоняй, несёт меня лиса за далёкие леса…

Комбат растерянно посмотрел на танкиста:

— Во дела… попросили спеть… — он вздохнул, и вытащил из-под стола пузатую тёмного стекла бутылку, — а я хотел предложить за Победу выпить.

— Так за чем дело стало? — удивился Паша и перегнувшись через стол, потянул из рук капитана к себе бутылку.

— Не-е, ты что? — решительно мотнул головой комбат, — а лейтенант?

— Так придёт лейтенант, мы и ему нальём! Давай, а? За содружество родов войск?

— Нет! — сказал, как отрезал капитан Дунько, — вернётся — тогда и выпьем.

— Жа-а-а-лко… — с сожалением протянул Паша, и от скуки стал разглядывать этикетку, читая по складам незнакомые ему иностранные надписи: — джу-ма-иса рум. Ага, … ма-де ин джу-маи-са. Хм… вот так, — он поднял глаза на капитана: — что, трофейный, что-ли? Я такого шнапса ещё не встречал.

— Дай сюда, — капитан отобрал у него бутылку, и от греха подальше убрал её себе за спину, поставив её на полку.

— Ямайский ром, — пояснил он, — там его много было, пара ящиков.

— И где же остальное? — оживился танкист.

— А раздали, — обломал его комбат, — перед боем. В качестве наркомовских 100 грамм.

Пашка молча и горестно вздохнул…