Штрафной батальон

— Слышь, Настенька, ну-ка послушай, что я поучу. Слезьми тут не поможешь. Явится Степка, ты тоже эдак вот станешь перед ним реветь?

— Убью я его.

— Вот-вот. Варвара Демина тоже грозилась. А теперь как живут? Под ручку в гости ходят. Видала? А мало она мне тут, вроде тебя, мусолила носом скатерку? И тоже все «убью» да «кинусь». Выдюжила, жива и здорова. А карусель была не легче твоей, даже труднее, детишек-то у нее трое. Слыхала небось, как Варварин мужик ухажерку из города привез?

— О-о-х…

— Вот те и «ох». Был он наподобие твоего Степки в отлучке. Варвара к председателю пошла, куда, мол, подевали моего мужика. Не едет и не едет. Ну, ему погрозили, наверное, — письмо прислал, что, мол, шибко некогда, учусь и по выходным. Приехал, правда, на праздники, на Первое мая, пробыл день — и все нос на сторону воротил, говорит, постели мне в сенях, а то голова болит, заучился, а в дому душно. И все ему не эдак, все не так, и мыши, говорит, всю ночь под полом скребутся.

— Значит, не спал, коли мышей услыхал.

— До сна ли. И у Варвары подушка плавала в слезах, а голос подать, спросить словечко боялась. А ну как скажет муж ей: «Давай расходиться». Уехал утром молчком, ни да ни нет. Детишек перецеловал, а Варьке кивнул от калитки. Варвара прибежала ко мне чуть живая, бухнулась на лавку — и в рев. Царица небесная, всю душу она мне растерзала!

— Гадала ты ей?

— Раскинула в момент. Хорошая падала карта.

— Куда уж лучше…

— А то нет? Я же научила Варьку с какого конца мужика назад повернуть. И поворотила! Перво-наперво, говорю, как заявится он домой, ты не реви, ни-ни. Чтобы слезинки он твоей не увидел. Ходи перед ним туда-сюда веселая, смейся. Будто ничегошеньки тебе не известно про его шашни. Ничего не спрашивай и не попрекай.

— Разве же вытерпишь? — не поверила в свои силы Настя.

Она уже не плакала, а сидела, устало привалясь на край стола, будто шла-шла, шла-шла, а дальше не несут уже ноги. А идти надо.

— Стерпи. Делай вид, что душа у тебя спокойная, ты рада: дождалась мужа. Дома наведи красоту и чистоту, сама вырядись, как на свадьбу. А то, право, понакупили вы шифонеров, понавешали в них платьев, а по двору носитесь в затрапезье. И все вам некогда. То к курям, то к утям, то к поросенку. «Да леший с ними, — учу я Варвару, — со всем твоим хозяйством, с курями-утями. Не сдохнут! О себе подумай, в зеркало чаще смотрись, оно же не износится, сколь ни гляди в него, не лопнет».

Матвеевна примолкла, улыбаясь. Воспоминание о том, как Варвара Демина одержала верх над своей бедой, было для старой ворожеи одним из светлых и близких. Мало ли она сама тогда переволновалась, переболела душой? Как бы сложилось все, если бы Варька ее не послушалась?

— Дальше-то как, теть Пелагея?

— Как расплановала я, так и вышло. Погадала выпал удар, а потом собственный интерес. И верно. Еле устояла Варвара на ногах, похолодела, руки затряслись. Кто же знал, что он, пес гулящий, возьмет да и привезет кралю с собой? Вот, говорит, моя знакомая хочет у нас свой отпуск провести, потому больше ей негде. А Варвара пришла в себя и эдак спокойненько с улыбочкой отвечает: «Пожалуйста, пусть гостит, места у нас хватит». Знакомая как глянула вокруг — и в дом не вошла, как, говорит, у вас все чисто. Поставила чемодан на землю, села на завалинку и голову повесила. Мне ее даже жалко стало. Ростом велика, а невидная собой — мосластая и волосики реденькие. Где ей, думаю, бедолаге, до нашей Варьки! А та плавает пава павой! Муж глядит — и будто не верит глазам, то побледнеет лицом, то вроде в жар его бросит, и дух он никак не переведет, и все так искоса зырк, зырк на жену. Удивляется. А она — картина. Вся в шелку, сережки с висюльками вздела, туфли лаковые обула, и все смеется, смеется, заливается. Детей тоже вырядила и послала одного к тетке за квасом, другого в магазин, а младшему велит, чтобы не лез к отцу, мол, дайте человеку отдохнуть с дороги. А отец-то пригорнул к себе младшенького, целует, ой, говорит, как я по всех вас соскучился.

— А знакомая как же?

— Сидит. Поглядела, поглядела, подозвала к себе Варькиного мужа — и что-то все шепотком, шепотком и рукою в разные стороны поводит. А Варькин понуро так отвечает скрозь зубы. Потом встали и пошли, нету их и нету. Варвара чуть было не в голос, напрасно, мол, мое мучение. Глядь, а он возвращается, быстренько так идет один, говорит: «Проводил я знакомую на автобус». С тем все и кануло, сколько лет уж прошло, а по сю пору живут душа в душу. Старшего сына женили, внуков ждут… — плавно, как сказку, закончила Матвеевна повествование.

Настя слушала чужую историю, а видела себя. Поднялась утешенная, обнадеженная, уверенная в непременном счастливом конце своего горя.

Вышли вместе на низенькое скособоченное крыльцо и обе — и старая и молодая — глубоко вздохнули, будто напились свежего ночного воздуха, настоянного на хвое и на травах. Пахло нагревшейся за день сосною и чебрецом, разостлавшимся на песке в подлеске.

— В круговую пойдешь, верхами? — спросила Матвеевна. Те, кто не очень спешил, ходили от нее верхней тропой вдоль оврага.