За всем, что требовала его страстная натура, успеть было невозможно. Он всегда опаздывал, и это стало притчей во языцех, когда заходил разговор о Ребиндере. Слабость эта многими осуждалась очень резко и вредила ему. Однако, все признавали его научный авторитет. Сейчас, спустя 30 лет после его смерти, влияние этой неординарной личности на развитие коллоидной химии, которую он рассматривал широко как основу формирования и свойств материалов, невозможно переоценить. Он питал идеями всех, щедро делился мыслями, не думал, что кто-то у него их украдет, а такое бывало. Научная щедрость была ему свойственна, можно считать, что она была его потребностью. Под его влиянием возникли научные школы коллоид-ников на Украине, в Узбекистане, в Казахстане, Белоруссии. Мировое сообщество коллоидников признавало его лидерство. На конгрессе по ПАВ (поверхностно-активные вещества) в Испании в 1968 году Ребиндеру в знак признания его вклада в развитие науки предоставили право прочитать основополагающий доклад. По регламенту на доклад отводилось 45 минут, он говорил полтора часа. Блистательный по форме доклад был настолько глубоким и содержательным, что председательствующий даже не пытался прервать Ребиндера.
Александр Наумович Фрумкин
Академик, директор Института электрохимии Академии наук
Известный физикохимик С.Я. Пшежецкий, рассказывая о своих встречах с учеными, произнес: «Фрумкин – это премьер-министр, по основательности, манере держаться, по всему». Я к тому времени достаточно часто общался с Александром Наумовичем и уважительность, прозвучавшая в этих словах, была мне приятна. Однако, Фрумкин все же был не премьер-министром, а выдающимся ученым, основателем современной электрохимии, которого позже будут относить к ученым-классикам. Его личность не могла бы уместиться в ограниченном пространстве за столом министра, даже главного, она была гораздо шире и богаче. Единственно, что его роднило с идеальным главой правительства, – это потрясающая организованность и работоспособность. Он никогда не проводил время просто так, он или работал, или отдыхал. Иногда приходили гости, часто бывала чета Лунгиных: Лиля, будущий герой телевизионной передачи «Подстрочник», всегда сидела рядом с Александром Наумовичем, он её очень любил, и несколько поодаль Сима, сценарист и кинорежиссёр, обычно оказывавшийся рядом со мной. Не часто, но с удовольствием смотрел новые фильмы, мы с Валей однажды увлекли его на фильм «Дракон острова Комодо». Вообще он интересовался всем на свете, был в курсе всех культурных событий. В воскресные дни, уезжая на дачу, он брал полный чемодан книг. Когда я демобилизовался из армии и стал вновь включаться в научную жизнь, то, штудируя дома научные журналы и монографии, посматривал на часы и подбадривал себя словами: «Александр Наумович сейчас занимается два часа, а я – три». Я заставлял себя работать, следовать принципу, услышанному из уст Фрумкина во время прогулки по звенигородскому лесу близ Луцино. Александр Наумович обсуждал с известным ученым аэрозольщиком Н.А. Фуксом программу исследований, к которым необходимо было привлечь многих ученых. После одного из предложений Фукса Фрумкин произнес: «Да, конечно, Темкин очень грамотный и талантливый физикохимик, но он никак не может понять, что каждый день надо совершать над собой насилие». Это прозвучало тогда почти как открытие. Я старался этому следовать, и это помогло мне кое-что сделать в жизни.
Он строго соблюдал договоренности и никогда не опаздывал. Если встрече в условленное время что-либо мешало, он сам или Александра Сергеевна Гурылёва (его бессменный секретарь) обязательно заранее об этом предупреждали. К сожалению, сам я несколько раз его подводил. Он никогда меня не попрекал за это. Он ничего не сказал мне и после того, как я вывел из строя батарею аккумуляторов, установленную у него дома в кабинете. Аккумуляторы обеспечивали возможность занятий, когда при угрозе налета на Москву фашистских самолетов выключали электричество. Даже спустя много лет, когда я из самоуверенного знатока правил соединения (+) и (—) источников тока превратился в человека, понимающего ограниченность своей компетенции, деликатность истинного интеллигента не позволяла ему вспоминать об этом неприятном для меня казусе.