Штучка (СИ)

— Проходи и можешь даже чуть-чуть постесняться, — насмешливо улыбнулся Егор, открывая перед ней дверь. Таньке хотелось орать от нереалистичности происходящего. Она была дома. Дома у Васнецова. У своего личного сумасшествия. И не просто так зашла…

«Ты зашла, чтоб он тебя выдрал как козу».

— Что мне делать? — нерешительно спросила Танька, торопливо разувшись и сняв куртку. Взгляд Егора прошелся прям от Танькиной макушки и до кончиков пальцев ног. Будто жаром обдало.

— Ну вот надо же тебе было накосячить, солнышко, — мягко вздохнул он, — я б тебя сейчас просто так… расчехлил.

Танька не нашлась, что ответить, но на такие слова от него как всегда смущенно покраснела. Может, он передумает? Простит?

— Проходи в комнату. Переоденься. Жди на коленях у кровати. У тебя на это десять минут, — это был совсем иной тон Васнецова, такой стальной, от него вся Танькина сущность вытянулась в струнку. Он и вправду мог заставить ее встать на колени одной только парой слов. Как?!

Переодеться? Во что? Очевидно, ответ заключался в «подарочке», который Таньке пришлось торопливо распаковывать. Корсет. Вкус у Егора был отличный — впрочем, это было видно и по интерьеру его квартиры, но Танькино внимание сейчас занимал «подарочек». Черный, атласный, с бархатной оторочкой. Безумно красивый. Черные атласные стринги в комплекте прилагались. Бархатные перчатки, аж выше локтя — в качестве бонуса. Отдельно — чулки. Не с кружевными резинками, как носила сама Танька, с более простыми, более элегантными. Переоделась, обрадовавшись, что застежки у корсета оказались спереди. Пристегнула пажи к резинкам чулок. Обула туфли — любимые, черные, бархатные с серебристой окантовкой. Поискала взглядом по комнате часы, нашла и чуть не споткнулась на ровном месте. Вот было бы позорище, растянись она на этом темном паркете.

Ремень лежал рядом с настольными часами. Простой ремень. Но не свернутый, нет, сложенный, будто подготовленный для того, чтобы кого-то им отходить.

Стало страшновато, в ушах даже слегка зазвенело. Танька заставила себя отвернуться. Она была к этому готова. И сейчас — готова по-прежнему. Либо вытерпит и примет, либо вытерпит и не примет. Все. Без вариантов.

Так. Встать на колени у кровати. Куда лицом? Одни вопросы от этих нечетких алгоритмов. Встала лицом к кровати — охренительно огромной двуспальной кровати, кстати, — чтобы видеть входную дверь боковым зрением.

Кажется, Егор снова отмерял выданное им время по часам, потому что внутренний отсчет не подвел ни на секунду. Егор вошел уже без пиджака и галстука, расстегивая на запястье часы. Танька чудом не дрожала, пока он стоял за ее спиной, молча закатывая рукава рубашки. Слух был напряжен настолько, что Танька слышала все, каждый мерный вдох Егора, даже звякнувшие, опущенные где-то рядом с ремнем часы. Сейчас он возьмет ремень…

Пальцы Егора скользнули по Танькиным волосам, прошлись по ее шее. Таньку, напряженную и паникующую, это его практически нежное прикосновение заставило вздрогнуть. К голой коже шеи прикоснулось что-то. Ошейник. Он застегнул на ней ошейник.

— Ни единого слова, кроме «хватит», сегодня тебе не позволено, пока я не разрешу, — он говорил это негромко, но в этом его приглушенном тоне и мерещилась самая главная опасность, заставляющая душу замирать, — запрет касается только слов. Звучать — ты можешь.

Звучать. Иными словами — стонать, кричать, орать ей сегодня можно. Ну… Хоть на этом спасибо.

А пальцы Васнецова тем временем скользили по ее лицу, по губам, нежно, ласково. До того чувственно, что внутри все замирало, раскалялось. Он будто заставлял ее раскрыться, выставить все самые чувствительные места. И ведь… выставлялись же…

— На кровать. В коленно-локтевую, — никаких лишних слов он сейчас не говорил, и это пробирало даже глубже, чем все остальное. Ощущение было именно такое, что у Егора нет на уме ничего, кроме этой расправы. Впрочем, видимо, так оно и было. И это было правильно. Почему он должен ей забыть ее косяк?

Танька выполнила приказ. Замерла — и телом, и чувствами. Он слегка потянул на себя ее бедра, заставляя отвести их назад. Со стороны, наверное, выглядело, что Танька будто была готова к его расправе… Это было не так. Танька все пыталась себя успокоить, но она по-прежнему была не готова. Ни к порке… Ни к ремню…

Хлесткий удар по ягодице вышибает из головы весь посторонний шум. Боль — резкая, да. Но не настолько, как Танька ожидала. Не похоже на ремень. Ладонь… Он бьет ее ладонью.

Еще один удар. Танька даже не выдерживает и вскрикивает — потому что, да, не ремень, но рука у него все-таки очень тяжелая, и боль от его ударов, хлесткая, обжигающая. И снова теплые ладони оглаживают ее выставленную задницу. Ласково, будто успокаивающе.

— Какая же ты красивая, детка, — шепчет он. И снова вспышка боли от твердой, безжалостной ладони. Танька давит в себе стон. Рано. Мало. Вряд ли это все.

Он играет на контрасте боли и нежности, чередует удары с нежными ласковыми поглаживаниями. Успокаивает Таньку в те минуты, когда бедра горят от боли особенно нестерпимо.