Штурм

Однако бояться, по-видимому, было нечего. Не выставлено вооруженной охраны, все русские ушли. Остался лишь солдат с голосистым рупором. У него тонкое птичье лицо, левая рука без двух пальцев, и он не вооружен. Этот солдат ходил и посматривал на женщин. Ольшан видел, что большинство их одето плохо, но были фрау в хороших пальто, в узких туфлях на высоких каблуках, с чемоданами и сумками. Богатые дамы держались отдельно от женщин, бедно одетых, которые стояли или сидели на цементном полу. У богатых были при себе пледы, и почти возле каждой примостилась девица в скромной, но опрятной одежде — прислуга, очевидно. Пожалуй, эти пришли на станцию не в поисках убежища, а чтобы уехать из Кенигсберга, добраться поездом до порта Пиллау, а дальше морем — в Германию или за границу, в Данию, например. Эти зорко следили за своими чемоданами, прикрывали их пледами или полами пальто.

В подвал спустился старшина.

— Ольшан! Эй ты, Ревунов-Караулов, кого выглядываешь?

— Они на меня смотрят, товарищ старшина. Удивляются: без пальцев, а на фронте… Я объяснил, что добровольно пошел.

— Ладно. Будет тебе похваляться, — сказал старшина. — Подошла кухня, остановилась у входа. Давай объявим всем — пусть выстраиваются в очередь. Женщины с детьми — впереди. У кого нет посуды, тот получит двойную порцию хлеба. Пусть как-то кооперируются в части посуды, это их дело. Объявляй!

Ольшан поднял рупор, раздался громкий голос. Немки повеселели, но не спешили доставать посуду. Они переглядывались, ожидая, кто первая отважится. Такая нашлась, и сразу все задвигались. Женщины вынимали из узелков и сумок кружки, стеклянные банки и выстраивались в очередь, по порядку, как было объявлено: впереди — с детьми, больные, старики и старухи.

13

Ночь была черно-красная.

Артиллерия не умолкала, но била реже, ее короткие ночные вздохи как бы предсказывали скорое затишье. Но сражение продолжалось. Огнеметчики выкуривали из дотов упорно оборонявшихся гитлеровцев. Пехотинцы с гранатами осторожно пробирались в подвалы, где по шорохам угадывался затаившийся враг. Бойцы-химики бросали дымовые шашки. Воздух был насыщен пылью, дымом, гарью так густо, что почти не просвечивался от многочисленных пожаров, пламя окрашивало его в ярко-оранжевый цвет. А между очагами пожаров стояла чернота.

Такая же, в две краски, была и вода в реке Прегель, словно в нее были набросаны вперемежку большие бесформенные листы красной меди и черного железа.

Войска Гвардейской армии, наступавшие с юга, ночью достигли этого последнего водного рубежа, передовые части форсировали реку в двух местах и захватили плацдармы. Штурмовые батальоны одной из дивизий генерала Гурьева вышли к железнодорожному мосту. Мост этот был двухъярусный: в верхней ферме на мощных опорах с пролетом из металлических балок проложены рельсы, а рядом сделан переезд для автотранспорта; ниже и чуть сбоку — мост для пешеходов. Верхнюю ферму немцы подорвали. Они, вероятно, заминировали и нижнюю ферму. Но штурмовики с такой быстротой пробежали по пешеходному мосту, что противник не успел взорвать его.

Перед полком Булахова не было никакого моста. Голый берег реки, нет понтонов, на той стороне в домах — немецкие пулеметы, и где-то там — ночью не видно — дворец Бисмарка с толстыми стенами, настоящая крепость, которую приказано взять штурмом.

Гвардии полковник долго смотрел на черно-красную воду. В уставших глазах краски наплывали одна на другую, перемешивались. Порой со свистом пролетала мина и разрывалась, едва коснувшись воды. Темные брызги взлетали мелкими обломками графита, в глазах мельтешило. И снова спокойное течение.

«Невелика ты, река Прегель, но весной глубока. Каменные берега отвесны. Трудно перешагнуть через тебя…» — Что будем делать, товарищи? — спросил Булахов комбатов и штабных офицеров, с которыми пришел на рекогносцировку.

Комбаты молчали. Вдруг начальник штаба вскрикнул:

— Река горит!

Справа, в верхнем течении, возникла огненная полоса. Извиваясь змеей, она приближалась, хвоста не было видно.

— Немцы спустили в реку бензин и подожгли, — высказал предположение начальник штаба.

На крутом повороте светящаяся полоса распалась на отдельные огни, которые двигались цепочкой и, временами заволакиваемые дымом, мигали по-волчьи.

Далеко где-то немцы сталкивали со своего берега лодки и бочки, залитые мазутом, и поджигали их. Буйные гривастые огни плыли по воде, хорошо освещая реку и берега.

Булахову отчетливо представилось, как все может произойти, если форсировать Прегель этой же ночью и на плотах.

Артиллерийский огневой налет. Бойцы усаживаются на плоты. Кто-то оступился в холодную воду, ноги коченеют, но это пустяки. Плоты медленно двинулись, вот они на середине реки, освещенной плывущими огнями. Пока молчит противоположный берег, готовится к отправке второй эшелон и с ним комбат и командир полка — так же, как на Немане.

Огонь обрушивается внезапно, хотя его ожидали с замиранием сердца. Свинец густо брызнул из всех окон каменных домов — по ним била наша артиллерия, но там, в подвалах, надежные убежища, это хорошо известно.