Штурм бункера

Но каким-то медийным чудом, даже сложно сказать, чьими трудами и по чьей команде, назавтра весь Марс знал: кавалеров Серебряного креста отныне четырнадцать. И неофициальные списки, которые вел не пойми кто и не пойми под чью ответственность, исправно пополнились строкой «Улле Густавссон».

Это Марс. Тут все знают всех. Тут невозможно спутать героя и никтошечку.

11

Я к ней пошел как к единственному чуду моей жизни. Чуду живому и неподдельному.

Надел все лучшее, что у меня есть. Серебряный крест аккуратно приколол, ровненько. Настоящие живые цветы на Марсе – очень дорогая штука. Но я вздохнул горько и оплатил счет за алую розу. Это же для Су. Своими руками упаковал подарки, завязал большие банты самыми красивыми ленточками.

Она меня впустила, сло́ва мне сказать не дала, улыбнулась розе и сейчас же ухватила меня так, что стало не до учтивых разговоров. Первый раз вышел у нас моментально, сам собой, мы даже не всю одежду снять успели…

И вот мы лежим с ней в неразрывном объятии, и я чувствую себя молодым, озорным, великодушным, каким был когда-то. И по лицу моей невероятной Су я вижу, что она счастлива не меньше меня, что она тоже чувствует себя молодой. Я хочу выскользнуть на минуту из ее рук, но она держит крепко.

– Если ты, наглый беглец, попытаешься сейчас встать перед моей кроватью голым на одно колено и просить моей руки, то лучше не делай так.

Вот как она угадала? У меня, между прочим, в кармане брюк и коробочка с колечком припасена.

– И кольца, – говорит она, – потом.

– Почему это потом?

– Зачем тебе моя рука, если сейчас у тебя вся я, притом рука в комплект включена?

– Э…

Вот не нашелся, что ей ответить. Хотел остроумное, но оно в голову не вошло. Наверняка потом войдет, а будет уже поздно.

– Сейчас ты мой, а я твоя. Лежи, наслаждайся. Погреемся друг от друга, Улле, Седой Дракон! И, кстати, ты мне до сих пор ничего не рассказал о своих приключениях. Жарко было?

А я лежу и думаю: дрянь вышли приключения. Бог вывел, иначе бы сдох бедный Улле под горой во тьме. Вздыхаю.

– Мне секретного не надо. Только в общих чертах.

– Мы хорошо с тобой лежим, и я, Су, даже рассказывать тебе не хочу, как бункер «Берроуз» забрал нескольких человек. А вышли мы двое, я и Браннер, ты его знаешь…

Она кивает и поджимает губы, мол, фу этот твой Браннер.

– У меня – еще покажу что. А он вынес манускрипт, написанный в Ринх-III.

Она смотрела на меня несколько обалдело. Вот зря мы отвлеклись… Переспрашивает:

– Ринх-III? Ты не путаешь, Улле?

– Ты знаешь, моя планета теплых морей, я кое-что в этом смыслю. И я точно не ошибаюсь.

– Да, ты бы не ошибся… Но ведь это безобразно!

– Что, драгоценная Су?

– Такой подлец не должен обладать столь ценным артефактом. Я его точно знаю!

Спорить неохота. Да, Браннер не сахар и не мед. Но так уж карты легли. Мы живы, поскольку он вошел со мной в соглашение. Что ей сказать?

– Ну… защищать его не собираюсь. Но сейчас мы с тобой про другое…

– Да! Да! Извини. Я больше не буду. Я у тебя хорошая.

И целует в щечку. Прямо девочка-отличница!

– Су… я хочу оплатить нашу свадьбу. От и до.

– Почему?

– У меня есть деньги.

– И у меня есть… может, даже побольше, чем у тебя.

– Я давно хотел этого… часть моей мечты, понимаешь?

– М-м-м… понимаю… Да пожалуйста. Кстати, о мечтах… твоя нижняя губа – тоже часть мечты. Моей.

И тут она поцеловала меня так, что я поневоле пошел на второй. Вернее… по воле, но я еще поговорить хотел, а она… она… она ромашковый луг благоуханный – один раз на Земле видел, – а я с запахом цветущей ромашки не спорщик.

Побеждает меня ромашка!

Во втором нашем соединении была буря. Словно песчаные смерчи носились по пустыням Марса, сталкивались и рассыпались, а потом вновь рождались, чтобы бежать по гребням песчаных дюн, кружить в танцах, свиваться, поглощать друг друга, исчезать и возрождаться, не зная устали. Не наши тела переплетались, но какая-то светлая энергия била из нас, и два фонтана ее сливались в беспокойную реку, разбивающуюся в пенное кружево на каменных перекатах.

А когда всё закончилось, я увидел ее лицо, лицо печального ангела, здорово уставшего от этой жизни, битого, калеченного, но очень доброго и добро в себе сохранившего. Чего ей надо? Крепко верить и крепко любить. Для первого у нее есть Бог, для второго, кажется, сгодился я. Она меня любит, она на меня надеется.

Я нежно поцеловал ее, как девочку-подростка.

– У тебя чистое сердце, Улле. С такими людьми знакомство водишь, у них ведь руки в крови по локоть, а сердце сохранил в чистоте…

У меня некрасивое лицо, да еще, когда я улыбаюсь, оно делается смешным, точь-в-точь у клоуна, мне бы, в общем, поменьше улыбаться… Но сейчас я улыбаюсь ей, а она улыбается мне, и я улыбаюсь еще улыбистее, вот, наверное, умора… улыбаюсь и улыбаюсь, потому что ничего лучше в своей жизни не видел, чем ее лицо, когда она веселая и довольная.

– Поговорим о свадебных подарках.

Тут она растерялась.

– О подарках? Но у меня нет для тебя никакого подарка, Улле…

– Твои подарки – потом, когда захочешь. У меня есть подарки для твоей драгоценной персоны.

– Подожди…