Штурм бункера

– Не про свадьбу?! Какое диво может быть важнее? Помнишь ли, я еще доктор наук, помимо того, что твоя грешная наложница? Как доктор я тебе сообщу: цивилизации создавались и рушились, великие философы и художники творили, армии ходили биться друг с другом насмерть, законники сочиняли правовые кодексы, ораторы витийствовали – и всё ради одного только: чтобы он и она могли спокойно пойти под венец. Остальное не столь важно. Разве только спасение души важнее брака, но брак-то – он ведь тоже перед Богом.

– Это как ватага Фродо ходила кольцо плавить, сражения, геройство, походы, а всё – ради того, чтобы Розочка Коттон в свое удовольствие вышла замуж за простого парня Сэма Скромби? Как в фильме.

Она усмехнулась.

– Если послать подальше целую галактику теоретических трудов по социальной истории, то – да. Чтобы Розочка Коттон. Она – главная! А ты мне почему-то сообщаешь: «Я не про свадьбу, не про свадьбу». Как так?

– А так. Второй же подарок еще не развернули!

– О! Да ты просто отключил мне основной инстинкт, Улле.

– Чего я тебе отключил? Оно, по-моему, прилично у тебя работает…

– Любопытство!

Вдруг я чувствую: моя пламенная возлюбленная начала легонько озоровать. Даже не глядя в ту сторону. Как-то лукаво она начала. У нас же тут разговор. И притом…

– Су, я… я… все равно больше сегодня не смогу. Такого не бывает. Абсолютно.

– Ты о чем?

– Я о твоей руке, которая недавно гладила меня по животу, а потом перешла чуть ниже. Напрасно это она.

– Почему?

– Во-первых, я выжат, и только завтра… А во-вторых, второй подарок…

Она не перестает озоровать, но на лице строит такое недоумение:

– Да я разве что? Так, легкая ласка… не о чем беспокоиться.

– Ладно… Ладно, я понял.

Тянусь за второй коробочкой. Так тянусь, чтобы вроде было видно: я уже немного подальше лежу, рука до меня не доберется; а с другой стороны, ласка-то приятная, я и оставляю ей шанс все-таки добраться, если Су капельку придвинется.

Она, понятно, капельку придвинулась. И смотрит на меня очень-очень внимательно, будто бы рука у нее живёт отдельно от головы.

Ладно же!

– Су, ты когда-то писала, что настоящие живые марсиане могли сохраниться на нижних и… сверхнижних уровнях бункеров… в небольшом количестве. Радуйся! Твоя теория правильная.

– Говори, говори, мне нравится твой голос…

Вот женщины! Такое у них устройство от Бога: сами до конца не поймут, когда разговаривают с тобой серьезно, а когда – нет. И если даже поймут, то потом обязательно все наизнанку переиначат.

– Ты давай серьезно… немного. Я же старался, Су. В бункере «Берроуз» на нижнем уровне есть кислород. Много кислорода. Значит, кто-то его там намолил себе, верно? И вот тебе в коробочке – киберпереходник с накопителем информации… там такая… галерея… такая хроника… Су…

– Я, Улле, очень хорошо понимаю, какие ты серьезные вещи говоришь. И второй твой подарок – сумасшедший, и я ему рада. Но вот зачем мы тут слова льем и льем, когда…

– Су, мне трудно…

– Я знаю.

– Су, мне вот очень трудно…

– Да-да-да.

– Я же не смогу!

– Ну… просто пообнимаемся-а. И… поцелуемся-а…

– Су, там внизу целая каменная галерея! Это хроника про то, как группа марсиан спряталась глубоко внизу до лучших времен. Мы же можем их добыть… достать… вытянуть… то есть вынуть… оттуда…

– Ах, Улле, я обещаю всё-всё-всё выслушать с таким вниманием… с полным… с таким… высоким… с крепким… вниманием. Ох. Честно. Я всё понимаю. Это открытие, величайшее, Улле. Может, самое великое за всю историю человечества. Будет экспедиция, обязательно! Но марсиане… еще малость… да… еще… так… еще… еще малость… подождут, а моя простыня – нет. Она раскалилась!

– Су… я…

– Да-а? – сейчас же откликнулась она с какой-то вызывающей готовностью.

– Твоя рука… та, про которую я говорил, что она напрасно гладила меня по животу, а потом чуть-чуть ниже…

– И чем же провинилась моя рука-а-а?.. Она же была тиха-а-а?

– Э… не совсем.

– О-о! Да она преступница-а-а… Я ее накажу-у…

– Но не сейчас, моя лучистая возлюбленная… Потому что сейчас… мы, кажется, сваливаемся на четвертый…

– Да-а?.. Как неожиданно-о-о… Ты же говори-ил… нева-азмо-о-ожно-о… Абсолютно-о.

– А вот оно…

– О! Ты куда это мне… А впрочем, даже интересно-о-о…

– Чуть не забыл… Су… Марсиане, они… а впрочем, пока мы еще не свалились, я просто сообщу тебе: я люблю тебя… я так люблю тебя! Очень сильно.

– Молчи-и-и… Все равно я… ой… ох… я люблю тебя намного сильнее!

– На сколько – намного?

– В миллиард р-а-а-аз!

Ладно, марсиане – подождут! Ждите, марсиане, мы вас обязательно выпустим! Ждали же два века, значит, еще недельку для вас подождать – плевое дело.

Благодарю Тебя, Господи!

12

Надо же, генеральский кабинет, а в нем не жарко. В нем как у всех на Марсе – то ли прохладно, то ли просто холодно. Хозяин кабинета мог бы устроить себе приятный офисный климат, но, как видно, не желает быть сволочью.

О Федоре Константиновиче Марычеве она слышала разное, больше – положительного, но встречалась с ним лично всего-то раза три, на совещаниях, в компании других офицеров. Генерал показался ей более или менее дельным мужиком.

А вот так, как сейчас, один на один – впервые.