Шуйский, проданный князь (СИ)

  Их очень любила моя Эмилия - обронил однажды пан граф, показывая мне их салатово-изумрудное царство. Я запретил их трогать, хотя модные английские журналы считают в этом сезоне произвольно растущие папоротники немодными. Их советуют либо высаживать в центр круглой клумбы либо рассаживать в шахматном порядке. Но у меня, Ян, рука не поднимается приказать рассаживать эту красоту в шахматном порядке. Смотри, это страусник, вылитое страусиное перо со шляпы.

  А это - сколопендровый папоротник, похож на сколопендру.

  Я показал на один странный, очень узкий, папоротник.

  Редчайший вид, даже не рискну подобрать ему название.

  С бука сверху вниз сползал поползень, небольшая, толстенькая, словно надутая трубкой, птичка. Я никогда не замечал, чтобы поползни ползли снизу вверх.

  Я читаю.

  .... Вслушиваясь в разговоры, я заметил, что язык, на котором общается пан граф, мне менее понятен, нежели речь обыкновенных людей, разносимая по округе. О.Франтишек тоже говорил сложно, длинными фразами с обилием латыни. В конце концов, не выдержал и спросил об этом.

  - А, это "просты". Проста мова. Просторечие обывателей. Обедненный польский язык повседневного обихода - объяснил Потоцкий. Ты не должен так говорить. Мы все говорим на высоком польском языке.

  И велел Франтишеку засадить меня за классиков. Под классиками пан граф подразумевал не только Мицкевича со Словацким, но и уйму менее известных, зачастую вовсе не переводимых польских поэтов и хронистов прошлых веков. Их вирши мы читали и разбирали по словам вслух. Но вот что странно - меня не задевало мнимое польское искажение привычных слов, которое часто отпугивает и отвращает тех, у кого русский язык - родной. Но старинные стихи, даже любовные, отличались такой тяжеловесностью и скрипучестью, что я, признаться, их не смог ни полюбить, ни прочувствовать. Читая их, на ум приходили чудовищные сравнения - со скрежетом когтей филина о кровельное железо безлунной ночью, со щелканьем клювов тропических птиц, раскусывающих кокосовых орехи, с шипением громадных змей, со свистящими звуками крапчатых сусликов. Вирши, читаемые строка за строкой, утомляли меня. Я воспринимал их своеобразным наследием, архивом, откуда можно вытащить неуклюжую, на мой взгляд, фразу для светской беседы, но которыми очень не хочется пользоваться каждый день. Ругаемые паном графом "просты" казались мне более близкими и удобными, но, раз проста мова - это низкий, не вполне настоящий польский, я ею не разговаривал.

  .... О.Франтишек радовался тому, что я много и часто читаю, думая, будто сумел передать мне свою страсть к книгам, особенно старинным, на философские и религиозные темы. Отчасти иезуит заблуждался: читать я полюбил еще в России, но предпочитал закапываться в книги серыми дождливыми днями или зимой, в сильные морозы. Мне никто не мешал забираться в темную и пыльную "библиотечную" комнату, где в беспорядке валялись весьма разные книги, русские и французские, переплетенные в кожу или в дешевый коленкор. Франтишеку я был обязан открытием польской литературы - старинной и современной, потому что там, разумеется, ни одной польской книги, даже переведенной, не нашлось. Зато обширное собрание графов Потоцких не вместило ни одного русского издания. Кроме польских, имелись какие угодно, только не русские. Я знал, что здесь существуют русские газеты, и спросил, почему пан граф их не выписывает - надо же знать, что творится вокруг, может, вышли новые указы...

  Потоцкий очень удивился моему вопросу. Ян, ответил он, а для чего?

  я не читаю русских книг и не выписываю русской прессы, потому что мне она ничего нового не дает, а на русском языке мы не говорим и не читаем. Да, в Варшаве есть русские газеты, но их не любят даже русские, что уж сказать о поляках! Во-первых, эти газеты много врут и часто запаздывают, преподнося новости, которые я узнаю из польских заграничных источников. Во-вторых, у них дурная репутация глашатаев великодержавного официоза. У меня от них разыгрывается мигрень.

  Я вздохнул и отправился рассматривать пауков, засушенных в аравийской пустыне около ста лет назад. Пауки выглядели как новенькие.

  Ящерица.

  ... В лесу, поговаривали, живет необыкновенно дряхлая, столетняя ящерица с маленькой головкой, похожей на голову саламандры, и длинным, около метра, чешуйчатым телом темно-синего оттенка. Хвост ее, утончающийся, состоит из мелких пластинок или хрящиков, как у крокодила. Сама она беззубая, а потому обречена охотиться на мелкую живность или беспомощных младенцев, приноравливаясь сосать их кровь. Кухарка Марта, женщина, напичканная всевозможными суевериями, клялась, будто ее мать много лет назад, когда девочкой стерегла коров, наткнулась на эту ящерицу и удирала от нее с дикими воплями.