Шум падающих вещей

– Как узнать, какую страховку должен оплачивать клиент? – говорил отец. – Конечно, страховым компаниям это интересно, ведь нечестно, чтобы здоровый тридцатилетний мужчина платил столько же, сколько старик, переживший пару инфарктов. И тут, сеньорита Фриттс, в игру вступаю я – и гляжу в будущее. Я говорю, когда умрет этот мужчина, когда – тот и какова вероятность, что такая-то машина разобьется на такой-то дороге. Я работаю с будущим, сеньорита Фриттс, я тот, кто знает, что произойдет. Это вопрос цифр; будущее – в цифрах. Цифры говорят нам обо всем. Цифры говорят мне, к примеру, рассматривает ли мир вероятность, что я умру, не дожив до пятидесяти. А вы, сеньорита Фриттс, знаете, когда вы умрете? Я могу вам сказать. Если вы дадите мне немного времени, карандаш, лист бумаги и зададите погрешность, я смогу сказать вам, когда и как вы с наибольшей вероятностью умрете. Наше общество одержимо прошлым, а вот вас, гринго, прошлое не интересует, вы смотрите вперед, вас занимает лишь будущее. Вы в этом разобрались получше нас с европейцами: смотреть надо вперед. И я, сеньорита Фриттс, так и делаю: я зарабатываю на жизнь, глядя в будущее, я кормлю семью, рассказывая людям, что с ними произойдет. Сейчас эти люди – страховые компании, но завтра найдутся и другие, кому пригодится мой дар, как же им не найтись. В Соединенных Штатах это понимают лучше всех, потому-то, сеньорита Фриттс, вы впереди всех, а мы – позади. Скажите, как по-вашему? Ошибаюсь я?

Элейн не ответила. С другого края стола на нее смотрел младший сын пары: кривоватая насмешливая улыбка, длинные густые ресницы, придававшие черным глазам неуловимо женственный вид. Он смотрел на нее так с самого начала, и по какой-то причине его дерзость ей льстила. В Колумбии никто так на нее не смотрел; прошло уже несколько месяцев с ее прибытия, а она еще ни разу не переспала ни с кем, кроме американцев с их англоязычными оргазмами.

– Рикардо не верит в будущее, – сказал дон Хулио.

– Верю, конечно, – сказал сын. – Но в моем будущем не нужно будет просить денег в долг.

– Ладно, не начинайте, – с улыбкой сказала донья Глория. – Что подумает наша гостья, она ведь только приехала, а вы…

Рикардо Лаверде: слишком много «р» для непокорного акцента Элейн.

– Давайте, Элена, скажите, как меня зовут, – приказал Рикардо, показывая ей ее собственную ванную и комнату, бежевую тумбочку, комод с тремя ящиками и кровать под балдахином, которые раньше, до замужества, принадлежали его старшей сестре. На стене висело ее детское фото: аккуратный прямой пробор, взгляд, устремленный вперед, вычурная подпись фотографа. Гостевая комната: здесь до нее побывали легионы таких же гринго.

– Повторите мое имя трижды, и я дам вам еще одно одеяло, – сказал ей этот Рикардо Лаверде.

Это была игра, но недобрая. Смутившись, Элейн все же вступила в нее.

– Рикардо, – произнесла она заплетающимся языком, – Лаверде.

– Плохо, очень плохо, – сказал Рикардо. – Но это неважно, Элена, зато у вас очень красивые губы.

– Мое имя не Элена, – сказала Элейн.

– Я вас не понимаю, Элена, – сказал он, – вам придется потренироваться, и если хотите, я помогу вам.

Рикардо был на пару лет младше нее, но вел себя так, словно значительно превосходил ее опытом. Поначалу они встречались на закате, когда Элена возвращалась с занятий в КАУЦе, и перебрасывались парой фраз в гостиной на втором этаже, сидя под клеткой кенара по имени Пако: ну что, как дела, чему вы сегодня научились, повторите мое имя трижды, без запинки.

«Боготинцы прекрасно умеют беседовать ни о чем, – писала Элейн бабушке с дедушкой. – I’m drowning in small talk»[61].

Но вот однажды днем они встретились на Седьмой улице, и им показался удивительным совпадением тот факт, что оба они провели все утро, выкрикивая лозунги перед посольством Соединенных Штатов, называя Никсона преступником и вопя «End it Now, End it Now, End it Now!»[62] Значительно позже Элейн узнает, что эта встреча вовсе не была совпадением: Рикардо Лаверде дождался ее на выходе из КАУЦа и следовал за ней несколько часов, шпионил издалека, прятался среди прохожих и плакатов с надписями «Calley = Murderer», «Proud to be a Draft-Dodger» и «Why are We There, Anyway?»[63], с удовольствием выкрикивал речовки в паре метров от того места, где стояла она, и все это время репетировал с разной интонацией фразу, которую в конце концов и сказал ей:

– Вот так совпадение, правда? Ну что ж, приглашаю вас выпить чего-нибудь, заодно сможете мне вдоволь пожаловаться на моих родителей.

Вдали от дома Лаверде, от их тщательно оберегаемого фарфора, от раздражающего чириканья кенара и от взгляда солдата с одной из картин, ее отношения с сыном хозяев переменились или начались заново. Держа в руках чашку горячего шоколада, Элейн рассказывала о себе и слушала рассказы Рикардо. Она узнала, что Рикардо окончил иезуитскую школу, начал было изучать экономику – то ли под влиянием отца, то ли по его настоянию – но несколько месяцев назад бросил учебу, чтобы заняться единственным, что его интересовало: пилотированием самолетов.