Шумерский лугаль

Нижняя часть цитадели представляла собой ровное поле, вымощенное плитами. Лишь перед воротами в верхнюю часть была платформа высотой метра три, типа широкого крыльца без ограждения, на которую с боков вели пандусы и лестницы. Как догадываюсь, с этого крыльца жрецы вешали горожанам волю богов и прочие неприятные сообщения. На крыльце тусовались четыре стражника, более рослые, чем все, увиденные мною ранее. Третья проверка была самой тщательной. Я еще подумал, что это предки будущих израильтян, хотя совсем не похожи. Проверки усилили мою уверенность, что Мелухха загибается. Ее постигнет та же судьба, что и Израиль. Я не дожил в двадцать первом веке до этого момента, но был уверен, что страна, в которой одна половина населения занята обыском другой, долго не протянет.

На входе в верхнюю часть цитадели нас встретил тощий юноша с усохшей правой рукой, которая висела тонкой плетью вдоль тела, облаченного в красную льняную рубаху, застиранную, из-за чего обзавелась более светлыми фрагментами в разных местах. Он повел нас к самому большому зданию, расположенному у стены напротив ворот, по широкой мощеной улице между двумя, как сказали бы в будущем, таунхаусами. Это были двухэтажные дома с более широким вторым этажом, нависающим над частью улицы и опирающимся на арки, которые заодно делили их на секции. В тени под нависающим вторым этажом кое-где стояли или сидели люди в красных рубахах, а между ними сновали молчаливые мужчины в набедренных повязках из беленой шерстяной ткани, как догадываюсь, слуги или рабы. Увидев нас, и жрецы, и слуги отвлекались от своих дел, пялились на меня молча, словно от удивления лишались дара речи. Наверное, впервые видят такого рослого и светлокожего. И это я еще загорел малость. Представляю, как бы удивились, увидев меня зимой.

Большое здание тоже было с более широким вторым этажом, опирающимся на арки. В тени под ним сидели на деревянных табуретках перед низкими маленькими деревянными столиками несколько писцов и что-то карябали на глиняных табличках тростниковыми палочками. Я притормозил и заглянул через плечо одного из писцов. Писал он справа налево, что мне кажется таким же диким, как и левостороннее движение в Англии и некоторых других странах. Пиктограммы были не такие, как у шумеров, более округлые и абстрактные, что ли. Глядя на шумерское письмо, я иногда угадывал, что значат некоторые пиктограммы, а здесь был полный отрыв от реальности. Скорее всего, мелуххская письменность, как более сложная, более ранняя.

Кстати, идеографическое письмо — это совершенно другой способ передачи информации, я бы сказал, более объемный. Китайские иероглифы, пару сотен которых я успел осилить, обозначают обычно не один предмет или понятие, а сразу несколько, ассоциативно связанных между собой. Допустим, иероглиф «любовь» состоит из четырех частей — когтя, крыши, сердца и многоногого непонятного существа, что можно истолковать по-русски, как «коготь впился под моей крышей в сердце, из-за чего шкандыбаю непонятно кем и непонятно куда». В сравнение с этой фразой слово из шести букв выглядит убогим, недорасшифрованным.

В здание вел широкий вход без двери. Внутри было прохладней, из-за чего у меня сразу выступила испарина на лице и теле, и темновато, из-за чего я не сразу перестроил зрение и заметил, что находится в глубине помещения. Там, у дальней стены, располагалась на каменном помосте бронзовая статуя, надраенная до блеска — сидящее на подогнутых ногах, человеческое тело со слоновьей головой. Наверное, именно так выглядит слонопотам из сказок моего детства. Это чудо селекции как бы парило над пьедесталом, но видны были три бронзовые трубчатые подпорки высотой сантиметров десять и толщиной пять, на которых он удерживался. Так будет выглядеть один из индийских богов. Как его звали, не помню. В индийском пантеоне будет несколько тысяч богов, чтобы хватило на непомерное население страны. Не уверен, что даже индийские жрецы могли без подсказки озвучить имя и род занятий каждого. Этот отличался от будущего тем, что у него было два бивня, а не один, и всего одна пара рук, а не несколько. Перед ним на низких длинных деревянных лавках занимали места жрецы разного возраста и тихо бубнили, перебирая руками четки. Наверное, молились. Арадму не смог перевести, потому что бубнеж сливался в тихий гул, на слова не дробился. Сухорукий провел нас к переднему ряду в правой части, которая была под углом к центральной, где жестом здоровой руки предложил сесть.