Шумерский лугаль

Самец наклоняется к растущим пучком стеблям с семенами, щиплет их. Наверное, в ушах у него стоит приятный хруст вкусной пищи. Шлепок тетивы по кожаному наручу он пропускает, настораживается только от дерганья самок. Стрела вонзается в его правый бок за передней ногой в тот момент, когда собирается рвануть вперед. С расстояния метров сто двадцать стрела легко входит в его тело, снаружи остается только самая малость древка с оперением. Самец подпрыгивает на месте, а потом взбрыкивает, словно нападают на него сзади. Вторая стрела догоняет его, когда бросается вверх по склону вслед за ломанувшимся туда табуном. Она попадает ближе к задней правой ноге, из-за чего животное заваливается влево, но все-таки удерживается на подогнувшихся ногах и пытается подняться, правда, безуспешно. Когда к самцу подбегает Бнон, тот уже лежит на брюхе, тяжело дыша и надувая у рта красные пузыри. Ловкий удар бронзового ножа прекращает мучения животного. Из раны ручьем льется алая кровь, заполняя расщелины и выемки в камне, на котором лежат голова и шея самца.

Бнон вытаскивает из туши стрелы. Одна сломана, но это уже не расстраивает меня. Я объяснил местному столяру, как делать каленые стрелы, и он изготовил четыре десятка их. Теперь у меня два полных колчана по тридцать штук в каждом. Наконечники, правда, костяные, так ведь и металлических доспехов пока что нет. Как мне рассказал Апахнан, в основном доспехи из кожи, на которую богатые воины нашивают бляхи из бронзы, у кого на сколько хватает денег, а очень богатые поддевают под такой еще и льняной многослойный, который лучше сопротивляется стрелам. Я вспомнил, что у византийцев встречались льняные доспехи, двенадцатислойные, которые замачивали в соленой воде и вине, и после высыхания они становились твердыми и непробиваемыми для стрел, но не для меча. Расплачивался я с лухтатским столяром мясом убитых животных. Часть мяса и этого самца отдам столяру, чтобы сделал еще три десятка стрел, а часть шкуры пойдет на колчан для них. Кожу для колчана изготовит кожевенник и получит за работу остальную часть шкуры, а сошьют его Лувава и Бунене. Остальную часть туши я отдаю им, и женщины распорядятся ею по своему усмотрению, обменивая на нужные продукты и вещи. Так что семья от гостя не в накладе. Впрочем, и обо мне не забывают, изготовив и приобретя для меня выбеленную шерстяную и белую льняную рубахи без рукавов, шерстяную набедренную повязку темно-красного цвета и сандалии из дубленой кожи на двойной подошве. В сандалиях ремень пропускался между большим пальцем и всеми остальными, а потом обвязывался вокруг щиколотки. В итоге во время ходьбы подошва не плотно прилегала к ноге, из-за чего там время от времени оказывались мелкие камешки, которые мне приходилось вытряхивать, останавливаясь. Аборигены умудрялись делать это на ходу. Набедренную повязку я пока не ношу, а вот рубаху уже примерял. В жару в ней так же приятно, как и в шелковой.

Бнон и еще один городской стражник подвешивают тушу, связав ей ноги, на толстую жердь, несут в сторону Лухтата. Я иду налегке. Такому меткому стрелку из такого тугого лука напрягаться не положено. Кстати, ни один из местных лучников так и не сумел натянуть мой лук, так сказать, до уха. И вряд ли сумеют, потому что зажимают тетиву и стрелу указательным и средним пальцами, изредка еще и безымянным, не пользуются зекероном и локоть держат вниз. Луки у них простые, изготовленные из тиса. Отбирают нужное дерево и вырезают лук длиной сто двадцать-сто пятьдесят сантиметров так, чтобы снаружи был твердый слой, а внутри — мягкий. Если такой лук постоянно носить в рабочем состоянии, с натянутой тетивой, то быстро теряет упругость. Тетиву свивают из навощенных льняных нитей. Убойная дальность стрельбы из такого лука метров пятьдесят-семьдесят. Я показал им монгольский способ стрельбы, когда тетиву натягиваешь большим пальцем, объяснил, что локоть должен быть направлен вверх и после выстрела уходить за голову, и продемонстрировал свой зекерон из нефрита — кольцо неправильной формы, надеваемое на большой палец, чтобы не резала тетива. С внутренней стороны пальца это кольцо шире, в виде лепестка, защищает почти весь его, включая подушечку. Халафы внимательно осмотрели, покивали, но продолжили стрелять по-своему. Лучника надо учить с детства, а взрослого халафа могила исправит. Тем более, что для их луков такое сильное натяжение и не требовалось. Точнее, разница была невелика. Делать длинные и тугие луки, валлийские, халафы тоже не захотели. Поскольку я был уверен, что воевать вместе с ними мне не придется, то и убеждать не стал.

7